Забава прикусила язык: получалось, что эта парочка
вовсе не тискалась напропалую на мягком сиденье в закрытой чародейской
карете, как представлялось Забаве еще пять минут назад. А тут еще
узкозадая шлюха, словно поняв, что у горничной на уме, глянула на
нее такими невинными очами, что из Забавы чуть дух не вышибло от внезапно
родившейся нежности. Нет, не может никого обманывать человек, обладающий
таким детским взглядом. Поэтому Забава, мгновенно расставшись со всеми
своими подозрениями, проводила гостью в светлицу и помогла ей переодеться
к ужину. Гостья восхищалась городом и рекой и ни словом не упомянула
о чародее. Как будто его с нею и не было... Забава успокоилась окончательно.
Однако за ужином все перевернулось. Чародей был с гостьей необыкновенно
любезен - привыкшая к его молчаливости за трапезой Забава даже назвала
бы хозяина в этот момент болтливым - и внимателен. И хотя они говорили
в основном о Вериной болезни, Забаве стало казаться, что за каждой
их фразой скрывается другой, только им двоим понятный смысл. А дважды
поймав на себе любопытствующий взгляд "узкозадой шлюхи", Забава
и вовсе уверовала, что та намерена втихомолку наставить ей рога.
После этого Забаве ничего не осталось как подняться с отужинавшей
Верой в гостевую и устроить ей скандал.
Вера выслушала обвинения с широко раскрытыми глазами и сказала:
- Послушайте, Забава, по-моему, я не давала повода к подобным подозрениям.
- Да?! - Забава была неукротима. - А зачем вы уединялись с ним здесь
днем? А почему он пригласил вас сегодня гулять? А с какой стати вы
любезничали за ужином?
- О боже! - Вера возвела очи горе. - Вы погубите меня своей ревностью,
Забава! Днем чародей лечил меня от амнезии...
- Знаю я вашу амнезию! - грубо оборвала ее Забава. - Вся ваша амнезия
находится у вас между ног!
Вера прикрыла лицо обеими руками и затрясла головой.
- О боже! - Она опустила руки: в глазах ее стояла такая боль, что
Забаве стало стыдно. - Я повторяю: днем чародей лечил мою память.
И кое-чего добился... Гулять я пошла потому, что уже несколько дней
просидела взаперти. А его любезное поведение за ужином само собой
говорит, что постепенно мне удается изменить его отношение к женщинам.
И когда я уйду отсюда, он уже не сможет быть таким, каким был раньше.
Его любезное обращение перейдет на вас...
- Вы уйдете отсюда?! - В голосе Забавы прозвучало такое изумление,
что гостья улыбнулась.
- Конечно уйду. - Она тряхнула пшеничными кудрями. - Сегодня ваш хозяин
заставил меня окончательно вспомнить, что я колдунья. А значит мне
не нужно от мужчины то, что нужно обычным женщинам. И вам нечего беспокоиться
о том, что у меня между ног...
Нет, человеку с такими глазами нельзя не верить. И Забава поверила.
Впрочем, ничего другого ей и не оставалось - лишь верить да надеяться.
Ведь безответная любовь держится лишь на вере да надежде.
* * *
Утро седмицы оказалось полной противоположностью вчерашнему.
Обнаружив вечор, что агрессивность не трогает его своими прилипчивыми
лапами, Свет не очень-то и обрадовался. Такие случаи уже бывали, и
он прекрасно знал, что за все придется расплачиваться ночью. Дух Перуна
свое возьмет. Либо приступом бессонницы, либо жутким кошмаром, во
время которого душа захлебнется ужасом. Хотя нет, скорее всего первую
половину ночи будем раздирать звериными когтями чью-нибудь худосочную
грудь - аки оборотни, - а потом, разлепив глазыньки, все-таки захлебнемся
ужасом. И лишь под утро поймем, что все случившееся было всего-навсего
обычным ночным кошмаром, а ночной кошмар - не Ночное колдовство, души
не затронет. Или почти не затронет. А точнее затронет, но далеко не
те струны, которые изменяет Ночное колдовство. Сии многострадальные
струночки не подвластны ни единому составу Контрольной комиссии, они
подвластны лишь моему сердцу, и оно начнет разрываться на части, подобно
караваю в Праздник нерезанного хлеба, истекать - не кровью, но крокодиловыми
слезами, - и слезы эти зальют всю землю, как потоп, которым наградил
чад своих главный иудейский боженька Цебаот (дабы ходили они лишь
по тем тропинкам, что он предписал, а в сторону - ни-ни!), и Ильмень
выйдет из берегов, и переполнится Волхов, и, становясь Садком в собственном
доме, лишь в самый последний миг поймешь, что это все-таки был кошмарный
сон...
Однако проснувшись, Свет, как ни старался, не мог вспомнить из прошедшей
ночи ничего страшного. Словно боги прикрыли его мозг покрывалом, защитив
от не очищенных вовремя испражнений собственной души.
Впрочем, сегодня разбираться в причинах, почему ночь оказалась столь
ясной и легкой, не очень-то и хотелось. Все равно Перун свое возьмет
- не в минувшую ночь, так в следующую. От проклятия, преследующего
волшебников, не убежишь. Дух Перуна выражается либо в половой жизни
- у обычных мужчин, либо в повышении агрессивности, раздражении и
злобе - у волшебников. Третьего не дано...
Интересно, чем платят за свой Талант колдуньи? Чем платила мать Ясна?
Надо было бы поинтересоваться, но в те славные времена подобный вопрос
у него и возникнуть не мог. А другие колдуньи слишком мелки, чтобы
чародей Сморода обратил на них внимание. Но скорее всего - они платят
страхом.
Привычно разминая в физкультурном зале заспавшиеся мышцы, Свет думал
о том, что волхвы даже в проповедях своих все делают наполовину. Да
убьем в себе Додолу, братья!.. А надо бы убить и Перуна. Вот только
есть мнение, что без духа обоих супругов волшебник перестанет быть
не только волшебником, но и человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103