Со стороны гостевой
окошко представляло собой самое обыкновенное зеркало, расположенное
над умывальником. На противоположной стене каморки шторка закрывала
другое такое же окошко - в кабинет Света.
Газовые светильни по ту сторону зеркала были потушены, но поскольку
на улице было еще достаточно светло - да и окна открывались на Волхов,
на заход солнца, - то искусственного освещения и не требовалось.
Вера в легком домашнем платье расположилась на кровати, лежала поверх
покрывала, закинув руки за голову, смотрела в потолок и мурлыкала
свою странную песню. Так продолжалось минут пять. Свет терпеливо ждал.
Наконец гостья встала, потянулась и, тряхнув пшеничной гривой, подошла
к окну. Свет насторожился. Вера легко справилась со шпингалетом и
оконной рамой, приблизила лицо к прутьям решетки. Свет качнул головой:
обычно выходцы из Западной Европы при открывании русского окна испытывали
поначалу определенные трудности - они привыкли, что половинка рамы
поднимается снизу вверх. Впрочем, настоящих лазутчиков супротивники,
разумеется, готовили достаточно квалифицированно, и русские рамы они
открывать умели.
Вера смотрела вниз, на набережную, но никаких жестов не делала, а
лица девицы Свету не было видно. По-видимому, она просто разглядывала
людей, прогуливающихся по берегу Волхова.
В комнате постепенно стало темнее. Свет ждал.
Вера снова замурлыкала песню, закрыла окно и подошла к зеркалу. Посмотрела
на свое отражение. Свет с трудом подавил в себе желание опустить глаза.
Впрочем, если она была колдуньей с развитым Талантом, она должна была
почувствовать, что на нее смотрят. Однако никаких признаков этого
не наблюдалось. Вера подмигнула себе, улыбнулась. Взяла гребень и
принялась расчесывать волосы. Пшеничные волны струились между зубьями
гребня. Потом гостья принялась расстегивать пуговицы на платье. А
Свет подумал, что сейчас в ее движениях нет ничего от великородной
дамы: они были резки и стремительны.
Через пару минут он получил возможность внимательно изучить обнаженную
женскую фигурку. Параллельно с ним ее внимательно изучала и Вера.
У нее были полные, но высоко поднятые перси с большими околососковыми
кружками. Сами соски притаились, но Вера потерла их перстами, и они
набухли, поднялись, вызывающе нацелились на Света. Потом Вера провела
руками по плоскому животу, по нешироким стегнам никогда не рожавшей
женщины. По-видимому, она себе нравилась. А Свет снова изучал странно
расположенные участки незагоревшей, молочно-белой кожи. Купальник,
в котором она жарила на солнце свои телеса, был явно необычной формы
- такие в Словении в ходу не были. Впрочем, западная мода теперь вовсю
спорит с отечественной, так что сам по себе такой рисунок загара -
еще не улика. Но на размышления наталкивает.
А вот розового свечения в ее ауре почему-то не было, хотя соски по-прежнему
торчали вызывающе.
Было и еще что-то странное, зацепившееся за край сознания, но Свет
не мог понять - что. И лишь когда гостья уже натянула на себя ночную
рубашку и расстелила постель, до него дошло.
В движениях Веры не наблюдалось никакой скованности, а лицо было безмятежно-спокойным.
Как будто девица укладывалась спать в свою собственную постель, в
своем собственном доме, в окружении своих собственных слуг.
* * *
Покинув наблюдательный пункт, Свет отправился к себе в кабинет. Пора
было браться за рукописи.
Он достал из ящика стола наброски, открыл чернильницу, положил перед
собой чистый лист бумаги. И обнаружил, что его мысли гуляют далеко-далеко
от Кристы и ее жизненного пути. Гораздо больше его интересовала судьба
Веры.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Все-таки Криста была
его личным делом. Ну не поработает он сегодня над рукописью... Ничего
особенно страшного из-за одного раза не случится. А вот Вера и ее
судьба - это уже дело сугубо государственное. И даже не имеет значения,
что его просил Буня Лапоть. Любой волшебник - а тем паче чародей!
- обязан в первую очередь жить заботами страны. Для того его и учили...
Свет взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу и принялся чертить
схемку возможных вариантов.
Во-первых, Вера и в самом деле вполне могла оказаться вражеской лазутчицей.
Тогда ее пребывание в доме должно привести к тому, что связники попытаются
установить с нею контакт. Разумеется, пока она из дому не выходит,
такие контакты маловероятны. Впрочем, если вражеская разведка узнает,
что Вера побывала в руках службы безопасности, такие контакты станут
и вовсе невероятными, а девица тут же превратится в отработанный материал.
Нет, в этом варианте, лазутчица - вовсе не его задача...
Во-вторых, девица, возможно, обыкновенная жертва Ночного колдовства.
Вот тут дело выходит из ведения министерства безопасности и попадает
в сферу интересов Колдовской Дружины, а стало быть, превращается в
хлеб самого Света. "Поработай, Светушка, коль хошь кушать хлебушко..."
Так, бывало, пела мама. Строчки вырвались из памяти, давным-давно
забытые, похороненные под слоем колдовских знаний... Надо бы как-нибудь
съездить к старикам, показаться им на глаза. По волшебному зеркалу-то
он связывается с ними периодически, но изображение в зеркале - далеко
не то, что живой человек... Ему, конечно, это без нужды, но им в радость
будет. Так говорит Берендей, а Берендей разбирается в делах простых
смертных, в их чувствах и поступках. С другой стороны, жена Берендея,
Станислава, тоже - хоть и не рожала - разбирается в этих чувствах
и поступках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103