Вот так я и жил в этом райском уголке, и не известно, на
сколько я бы там еще задержался, если бы не допустил роковую
ошибку. Случилось это примерно через полтора месяца после моего
поступления "на излечение". В нашу ШД внезапно нагрянула
комиссия из самой Москвы, из министерства здравоохранения.
Прямо как в анекдоте: "Приезжает, значит, в сумасшедший дом
комиссия..." Так вот, всю нашу братию стали по одному
обследовать, и когда дошла очередь до меня, чиновный профессор
из минздрава, полистав мою историю болезни, задал мне в лоб
провокационный вопрос:
- Сколько будет дважды два?
- Пять! - без запинки выпалил я.
Профессор внимательно посмотрел на меня, будто я и впрямь
изрек нечто значительное, и спросил:
- А два плюс три?
"Фигушки, меня не проведешь!" - быстро сообразил я и
весело-звонко прокричал:
- Четыре!
- Все ясно, - профессор рассмеялся так, что на носу
запрыгали очки в тонкой золоченой оправе. - Мальчик просто
путает четверку с пятеркой, это бывает... Позовите следующего.
- Я... я не просто, - заплакал я от обиды, - я... я... я
еще афоризмы сочиняю!
- Иди, иди, мальчик, - вытолкала меня за дверь медсестра.
Пришлось мне вернуться в "родную" школу. Урок профессора не
прошел даром: я смирился с незыблемостью таблицы умножения и
стал как все... Вернее, сам решил "стать как все", это я точно
помню. Раздосадованная моим возвращением, тетя пообещала
содрать с меня семь шкур, если я не перестану "косить под
дурачка" и останусь на второй год - вот тогда-то я и решил
затаиться на время. "Я вам еще покажу, - твердил я про себя,
размазывая по щекам брызнувшие от теткиных подзатыльников
сопли. - Вы меня еще узнаете!" На второй год я с грехом пополам
не остался, а начиная с третьего класса и вовсе стал проявлять
математические способности, даже был призером межрайонной
алгебраической олимпиады. Классная математичка часто хвалила
меня, но тут же добавляла свое неизменное:
- Из тебя, Сизов, мог бы получиться толк, если бы ты не
решал задачки шиворот-навыворот.
- Но с ответом-то сходится, Инесса Ивановна, - виновато
оправдывался я.
Что верно то верно: я бы действительно мог преуспеть в
математике, если бы относился к этой науке менее предвзято.
Помню, когда в девятом классе я узнал о существовании "первого
замечательного предела", меня аж затрясло: первый, да еще и
замечательный! "Хер вам замечательный!" - сказал я про себя с
юношеским задором и взялся за опровержение. И опроверг!
Оказалось, что этот предел равен вовсе не единице, как до сих
пор принято считать, а Пi/180. Два дня я проверял свою формулу
по тригонометрическим таблицам Браддиса: все сходилось! Весь
третий день я думал, что мне делать со своим "великим
открытием", а на четвертый показал вышеприведенную формулу
преподавателю, который вел школьный математический кружок. Пока
преподаватель изучал у меня на глазах доказательство вновь
открытой формулы, призванной произвести переворот в
математической науке и сопредельной ей физике (я уже явственно
слышал треск рвущихся по швам "пифагоровых штанов" и хруст
пожираемого моей формулой "ньютонового яблока"!), я сильно
боялся, что этот вечно хмурый ипохондрик вдруг прыснет смехом и
спросит, брызжа мне в лицо слюной: "Сколько будет дважды два?",
- но к моему счастью - и к несчастью математической теории =
преподаватель отнесся к представленному доказательству излишне
серьезно и, найдя в нем формальную, как оказалось в
последствии, ошибку, пообещал мне поверить вто, что я "гений
калибра Лобачевского", если я эту ошибку исправлю. Ошибку я
исправил в тот же вечер, несмотря, кстати, на то, что тетка не
в шутку пыталась разбить об мою голову настольную лампу,
мешавшую ей спать, и, исправив ее, почувствовал себя гением...
на чем и успокоился.
- Ну как, исправил? - поинтересовался через несколько дней
тот самый преподаватель.
- Почти, - загадочно ответил я, чувствуя себя в глубине
души мэтром, которого бестолковый ученик просит объяснить, что
такое синус.
- Ну-ну, - к моему пущему удовольствию он отечески похлопал
меня по плечу.
Но довольно о скучной математике, давайте лучше "про
баб-с". Хотел было сказать "про женщин", но разве назовешь
женщиной Лариску, в которую я влюбился в шестом классе?!
Теперь-то она, конечно, женщина, но тогда нам было по 12 лет, и
все девчонки были для меня "бабами", тем более, что в этом
возрасте девочки гораздо крупнее мальчиков. Так что это для
взрослых они "девочки", но как прикажете мальчишке называть
свою сверстницу, которая выше его на целую голову?! Моя первая
любовь была вполне трагической: я вздыхал по Лариске, а она =
по моему закадычному приятелю Мишке Палкину и, узнав от него
же, что он ведет дневник, предложила мне этот дневник у Мишки
спереть, потому что была уверена, что он в нем что-то про нее
пишет. Ох уж, эти бабские интриги! Вероломно стащив у Мишки
дневник, я принес его Лариске и заявил, что отдам ей
интересующую ее вещь только после того, как она меня поцелует.
И она меня поцеловала... учебником по голове. В общем, вышел
трехсторонний скандал, разрешившийся договором "дружить всем
вместе".
Помните школьные дискуссии на тему "Возможна ли дружба
между мальчиком и девочкой"? Мы вот дружили, и очень даже
хорошо. Сначала мы играли по вечерам в жмурки в ларискиной
квартире: пока один "водил" с завязанными глазами, другой лапал
Лариску, спрятавшись с ней в гардеробе или где-нибудь под
письменным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53