«Надежный», тоже мне.
Небольшой прогон двигателя на траве, перед взлетом. Все его органы управления свободно двигаются и правильно работают, давление и температура масла — такие, какими они должны быть. Топливный вентиль открыт, топливная смесь насыщена, все рукоятки — в тех положениях, в которых им следует быть. Даже рычажок опережения зажигания и выключатель дополнительной катушки магнето. Уже тридцать лет, как их не делают в самолетах.
Хорошо, самолет, давай поглядим, как ты умеешь летать. Я осторожно подаю вперед ручку газа, слегка прижимаю левую педаль, чтобы развернуться носом против ветра, и оказываюсь лицом к лицу с широко раскинувшимся морем высокой влажной травы. Должно быть, эти россказни кто-то выдумал давным-давно.
Кожаный шлем покрепче затянут под подбородком, темные очки опущены на глаза.
Рукоятка газа уходит вперед до отказа, и великан принимается обдувать меня закрученным в вихрь мощным ревом и попавшими в поток выхлопными газами. Да, очень тихими эти двигатели не назовешь.
Я подаю вперед ручку управления, и хвост тут же поднимается в воздух. Бипланы, они строились в расчете на небольшие площадки, поросшие травой. В 1929 году аэродромов было раз, два — и обчелся. По этой же причине у них большие колеса. Им нипочем выбоины на пастбищах, для них пойдет и беговая дорожка ипподрома, и проселочная дорога. Строились они в расчете на короткий взлет с маленьких площадок, потому что именно там можно было найти пассажиров, именно на небольших площадках приходилось зарабатывать деньги.
Трава превращается в размытый зеленый поток, и биплан уже едва опирается на свои колеса.
И вдруг земли больше нет. Яркие крылья плавно поднимаются в небо, двигатель грохочет на дне своей пустой бочки, большие колеса, все еще вращаясь, повисают в воздухе. Ты только прислушайся! Ветер поет в расчалках! И вот оно все тут, вокруг меня. Оно совсем не пропало, не затерялось в пожелтевших пыльных альбомах с потемневшими от времени пыльными фотографиями. Этот дух, он здесь, прямо сейчас. Этот свист в ушах, этот развевающийся шарф — это ветер! Вот он тут и дует на меня так же, как дул в свое время на первых летчиков, тот самый ветер, что разносил их громкие голоса над пастбищами в Иллинойсе, над лугами в Айове, над полянками для пикника в Пенсильвании и над берегами Флориды:
— Пять долларов, ребята, за пять минут. Пять минут вместе с летними облаками, пять минут в стране ангелов. Посмотрите на свой город с воздуха. Вот вы, сэр, как насчет того, чтобы доставить маленькой леди незабываемое удовольствие? Абсолютно безопасно, совершенно безвредно. Подышите свежим ветром, который дует лишь там, где летают птицы и самолеты.
Все тот же ветер отбивает дробь на той же обшивке, поет в тех же расчалках, бьется об те же цилиндры, его режет все тот же острый сверкающий пропеллер, и все та же машина, пролетая, перемешивает и закручивает его, как закручивала много лет назад.
Если ветер, и солнце, и горы на горизонте не меняются, то год, который мы держим у себя в голове и который написан на наших календарях, ничего не значит. Вот ферма внизу. Как я могу отличить, что это ферма сегодняшнего дня, а не ферма 1931 года?
Вот по дороге едет современный автомобиль. Только по нему и можно определить, что прошло время. Не производители календарей дают нам ощущение «нашего времени», сегодняшнего дня, — это делают дизайнеры автомобилей, посуды, телевизоров, законодатели моды. Без нового же автомобиля время стоит на месте. Разыщи древний самолет, сделай пару прокачек, крутни сверкающий пропеллер — и можешь двигать окружающее тебя время куда пожелаешь, можешь отлить его в более изящную форму, придать его очертаниям более привлекательное выражение. Эта машина для тех, кто хочет вырваться на свободу. Поднимись в кабину, пощелкай переключателями, покрути клапаны, запусти двигатель, поднимись с земли в огромный, вечно неизменный океан воздуха, и ты — хозяин собственного времени.
Мы летим, и во время полета я узнаю все больше о характере биплана. Триммер рулей высоты нужно опустить почти до отказа, чтобы, когда я убираю руку с рукоятки управления, самолет не задирал свой нос. Элероны дают значительные усилия, рули поворота и высоты — незначительные. На подъеме можно выжать газ до отказа и не получить более 1750 оборотов пропеллера. В горизонтальном полете линия горизонта проходит как раз по верхушкам второго и пятого цилиндров. Подъемную силу самолет теряет мягко, и прежде чем это произойдет, в ручке управления чувствуется подергивание — предупреждение, что нос вот-вот начнет заваливаться вниз, даже если вытянуть ручку на себя. Нет в этом самолете ничего злобного. Ветра, конечно, хватает, если высунешься из-за ветрового стекла, и тихим его не назовешь, по сравнению с современными самолетами. Ветер затихает, когда самолет летит на грани того, чтобы потерять подъемную силу, он предупреждающе визжит на чересчур большой скорости. Замечательно, когда самолет почти целиком летит впереди своего пилота, Стекло передней кабины через час полета становится матовым от капелек масла и летящей с шатунов густой смазки. Если на некоторое время сбросить газ, то, когда снова подаешь рукоятку газа вперед, двигатель чихает и пропускает выхлопы. Совершенно не сложно на этом самолете летать. И он совершенно не злобный.
Сделаем теперь круг над аэродромом, над его взлетными полосами, бегущими по траве. Говорят, что самое трудное — это посадка. Я должен внимательно осмотреть поле, должен убедиться, что место для посадки свободно. Когда я уже буду готов коснуться земли, этот огромный нос закроет мне весь передний обзор, и до тех пор, пока я не замедлюсь и не начну выделывать зигзаги, мне остается только надеяться, что на моем пути не окажется ничего лишнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37