Все столпились у борта и приготовились спускать лодки. Я не нашел Бена и, предполагая, что он отправился к гичке, кинулся туда, чтобы присоединиться к нему, потому что не хотел расставаться с ним. Гичка висела над кормой, и по дороге мне нужно было пройти через столб дыма, окружавшего каюту. Поскольку не было ни малейшего ветерка, дым держался больше левого борта. Придя на корму, я увидел пять или шесть человек, занятых спуском гички. Они делали это с лихорадочной поспешностью и с необыкновенным беспокойством. Я узнал между ними капитана, боцмана и плотника. Остальные были матросы, которые пользовались особенной благосклонностью начальников и считались их преданными друзьями. Гичка опустилась уже до поверхности воды, и я услышал, как ее киль погрузился в воду. Я перегнулся за борт и увидел, что в гичке находились уже разные предметы - компас, карты, бочонки и ящики, но никто еще там не сидел.
Я рассмотрел всех матросов, но между ними не было Бена Браса. Я уже был готов идти к шканцам, когда увидел, что люди, спустившие гичку, поспешно спускаются сами; скоро они уже сидели в лодке.
"Вряд ли, - подумал я, - она удалится, не дождавшись тех, которые должны присоединиться к ним".
Перед этим было решено, что матросы все вместе сначала спустят шлюпку, а затем займутся гичкой, так как для ее спуска достаточно нескольких минут и небольшого количества людей. Я был убежден, что матросы, спускавшие шлюпку, не заметили исчезновения своих товарищей и думали, что они работают вместе с ними. Видя, что капитан и боцман спустились в гичку вместе с плотником и тремя матросами, я сразу же подумал, что они делают это втихомолку и не хотят, чтобы их заметили. Мои наблюдения скоро подтвердили это предположение: было очевидно, чти они прячутся и хотят отплыть без тех матросов, которые также должны были занять место в гичке.
Я не знал, как мне быть, капитан и боцман только посмеялись бы надо мной, вздумай я сказать им что-нибудь, а страшный шум, поднимавшийся со всех сторон "Пандоры", мешал мне предупредить людей, спускавших шлюпку. Впрочем, было уже поздно. Беглецы перерезали веревку, державшую лодку, и спустя минуту удалились. Я не понимал их поспешности - гичка совершенно спокойно выдержала бы двенадцать человек, которых предполагалось посадить в нее, а остальные матросы предпочитали плыть в шлюпке. Что касается пожара, то опасность была еще не так близка, еще оставалось время, прежде чем огонь мог разрушить эту часть судна. Поспешное бегство шкипера можно было объяснить лишь какой-то таинственной, никому не известной причиной.
Я все еще стоял, свесившись через борт, и с любопытством следил за лихорадочными движениями беглецов. Капитан сам схватил весло, чтобы помочь другим. Подняв глаза в тот момент, когда гичка удалялась, он увидел меня и, приподнявшись слегка на скамейке, крикнул, заикаясь от пьяной икотки:
- Эй! Вилли! Скажи им, чтобы они осторожнее... спускали шлюпку... осторожнее... слышишь? ик... и главное - пусть спешат... ик... потому... там бочка... ик... с порохом!..
XXXI
Меня точно обухом ударило по голове при этом ужасном известии, и я стоял, как пригвожденный, на том месте, где его услышал. Бочка с порохом! Так сказал капитан. А сказал он правду, я не сомневался в этом: его поведение служило доказательством опасности, о которой он предупреждал. Его поспешное бегство было мне теперь понятно: капитана гнала мысль о бочке с порохом. Негодяи объявили об этом только при отплытии, скрывая тайну до тех пор, пока не убедились, что смогут бежать. Скажи они об этом раньше, матросы не отдали бы гичку, и тогда бы бегство их не состоялось. Теперь же, когда побег удался, они предупредили нас об опасности, угрожающей нам, они хотели даже, чтобы прежние их товарищи оставили "Пандору" здоровыми и невредимыми, потому что спасение экипажа не требовало больше от них никакой жертвы.
Капитан, закончив свою речь, обращенную ко мне, сел на прежнее место, задвигал веслами в такт со своими товарищами, и гичка быстро удалилась. Пораженный всем услышанным, я стоял и не мог говорить, а мне так хотелось попросить капитана еще раз подтвердить сказанное им. Но когда я несколько успокоился, капитан был слишком далеко и не мог меня слышать. Да и к чему? Я не сомневался в том, что он сказал; его слова были ясны и точны, он говорил совершенно серьезно. Дело было слишком важное, минута слишком торжественная, чтобы шутить. Но где эта бочка с порохом? В камере-складе? Невозможно, она вся в огне. Между деками или в трюме? Никто ее и никогда не видел там, куда матросы имели доступ. Эта бочка должна была быть в помещении самого капитана в месте, смежном с тем, которое горело и вблизи которого я находился. Инстинкт самосохранения вывел меня вдруг из оцепенения. Собрав все свои силы, я бросился к шканцам и... остановился. Что мне делать? Первой моей мыслью было бежать к матросам и сообщить им о словах капитана, я уже собирался это сделать. Но мой ангел-хранитель шепнул мне, чтобы я был осторожен. Жизнь, которую я вел эти последние месяцы, научила меня задумываться над всем происходящим вокруг меня. Я сразу сообразил, какой страшный переполох произведу, рассказав об этой тайне. Матросы работали старательно, тогда как никакая сила в мире не могла заставить их работать быстро; вид огня, вырывавшегося из окон каюты, и без того уже достаточно подстегивал их, и мне казалось, что, сообщив ужасную новость, я только усилю их страх и парализую их мужество. Поэтому я решил передать слова шкипера только Бену Брасу и с этим намерением бросился искать его.
На этот раз я его нашел. Он находился посреди толпы, работавшей у ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54