Я не говорю, что экспедиция попала в их руки, но подозреваю, что она окружена, быть может, осаждена, и, доведенные до последней крайности, наши родственники или уже сдались или закончат тем, что сдадутся.
- Подумайте хорошенько о том, что вы говорите, полковник! - вскричал дон Юлиано в сильном волнении. - Моя сестра и племянница - во власти этих неумолимых разбойников!
- Быть может, не все еще погибло, сеньор, - сказал полковник Реквезенц. Я знаю Вилланева и уверен, что даже захваченный врасплох он сумеет защититься. Если бы это зависело только от меня, я давно уже был бы в пустыне. Но, скажите на милость, имею ли я право оставлять без защиты город и распоряжаться правительственным войском для оказания помощи частным лицам, не зная даже хорошенько, в опасности ли они и где именно находятся?..
- Предприятие Эстевана, - отвечал дон Юлиано, - имеет исключительное значение. Вам вовсе не понадобится, полковник, оставлять Ариспу без защиты: мои работники к вашим услугам; они вооружены и на конях. Все распоряжения мною сделаны, и я могу даже сегодня привести их к вам.
- Когда войску приказывают отправляться в поход - отвечал полковник, - то должно знать, куда направить его, сеньор. А этого я не знаю. Вы согласитесь со мной. Сам Эстеван, отправляясь, не знал в точности того места, куда гамбузино хотел привести его. Последнему же нелегко было объяснить это на словах, а карты Соноры еще не существует. Мы можем пойти теперь направо, в то время как окажется, что они пошли налево. Сонора - это почти бесконечность, и мои разведчики не могут помочь мне. Я не сомневаюсь, что Эстеван де Вилланева с товарищами осаждены индейцами. Но где? Скажите мне это, сеньор, и я сейчас же велю седлать лошадей, невзирая на то, что без согласия правительства не имею на это права.
Дон Юлиано Ромеро молчал несколько минут, затем проговорил:
- Полковник! Ваши колебания, ваши укоры совести при мысли, что вы без определенной цели могли бы завести в пустыню людей, которыми вы командуете, мне понятны. Что же касается меня, то никакие соображения не могут больше удержать меня, и с завтрашнего дня я отправляюсь с моими прекрасно вооруженными работниками в путь. Что бы ни случилось - все лучше той неизвестности, которая угнетает меня.
- Вы правы, дон Юлиано, - сказал полковник. - И хотя я не имею права рисковать всем полком, но могу и даже обязан оказать вам содействие двумя-тремя эскадронами. Помочь вам - это уже определенная цель, за которую я не боюсь ответственности. Цецилио, - прибавил он, обращаясь к своему ординарцу, - передайте, пожалуйста, майору Гарсиа, что мне тотчас же нужно поговорить с ним.
Молодой офицер удалился, но почти тотчас же вернулся обратно.
В ту же минуту на площади поднялся необычайный шум.
- Послушайте, - сказал молодой офицер, - вы ждете посыльных, полковник, и мне кажется, это прибыл один из них.
Полковник и дон Юлиано бросились к окну.
К большой площади Ариспы приближался бледный, утомленного вида всадник в одежде, покрытой пылью. Конь его, весь белый от пены, казалось, изнемогал.
Всадник, чувствуя, вероятно, что, ступив на землю, он лишится сил, указал рукой на дом командующего войсками.
При этом жесте он поднял голову.
Полковник узнал его и, лихорадочно стиснув руку дона Юлиано, воскликнул:
- Ради Бога! Или меня обманывают мои глаза или этот всадник - Генри Тресиллиан!
Да, это был действительно он, только что прибывший, наконец, в Ариспу, после пятидневной стремительной скачки по пустыне.
Несчастный молодой человек был еле живой.
Целые сутки ему нечем было подкрепиться: фляжка была пуста и припасы истощились.
Увидав в окне полковника, он мог только вынуть из кармана доверенный ему Эстеваном де Вилланевой запечатанный конверт и, что было красноречивее всяких слов, протянуть его по направлению к нему.
Чрезвычайно взволнованный, как и дон Юлиано, полковник сжал молодого человека в своих объятиях.
Какие вести привез Генри? Цел ли еще караван? Или он один пережил страшное несчастие?
Все еще окруженный толпой, Генри добрался до дому, сошел с коня и бросил повод улану, присланному полковником.
- Могу ли я понадеяться на вас, - сказал он, - что вы хорошенько присмотрите за этим благородным животным?
- Как на самого себя, сеньор, - отвечал солдат. - Конь прежде всего - это закон.
Генри Тресиллиан сунул ему в руку нечто, могущее еще больше поощрить его, и вошел в дом.
Полковник и дон Юлиано выбежали к нему навстречу.
- Конечно, вы с дурными вестями? - спросил помещик.
- Они действительно не особенно хороши, - отвечал Генри, - но лучше всего вы определитесь, когда полковник прочитает письмо, присланное доном Эстеваном.
Полковник взял письмо, быстро сломал печать и начал читать вслух:
"Дорогой брат!
Если Бог когда-нибудь благоволит, чтобы вы прочитали это письмо, то, стало быть, Он сжалился над нами. Мы в критическом положении, которое ухудшается с каждым днем: мы осаждены среди пустыни койотами, самым жестоким из всех апачских племен. Храбрый молодой человек, который вручит вам это письмо, сообщит вам все подробности нашего положения, которое за время отъезда его может лишь ухудшиться. Знайте только, что жизнь наша зависит от вас одного, и, если вы нам не поможете, нам остается только одно - умереть.
Эстеван".
- Именем самого дорогого для меня на свете, мы спасем их, если еще не поздно! - вскричал полковник. - Можете ли вы, молодой человек, быть нашим проводником?
Но тут он заметил, что обессиленный усталостью и голодом вестник почти замертво упал в кресло, безжизненно свесив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47