Пьеса современная, американская, из тех, что наглядно должны убедить тебя, что между двумя человеческими существами вообще никогда не бывает истинного контакта. Действие заменяют внутренние конфликты, а так как они должны все же находить какое-то внешнее выражение, то со сцены в зрительный зал то и дело несутся душераздирающие вопли. Будто в жизни мало истерии, так нам еще в театре ее преподносят.
Кое-как досидев до конца, мы выходим на улицу, и тут Беба вдруг предлагает:
– Хочешь, съездим на дачу к Слави? Его жена сегодня дважды мне звонила, они будут дома одни, послушаем музыку, подышим свежим воздухом – и домой, не знаю, как ты, но меня уже тошнит от городских квартир, пропитанных табачным дымом.
Я мог бы возразить, что ее квартира вовсе не пропитана табачным дымом, да и к чему тащиться в эту пору в такую даль – развлекать Слави с его женой. Однако современные пьесы, как правило, кокотки, еще совсем рано, так что хочешь не хочешь, а Беба все равно куда-нибудь меня потащит, и будет ли это ресторан или какая-то там дача значения не имеет.
– Где твоя машина? – спрашиваю.
– Тут, за углом.
Раз машина тут, за углом, значит, Беба заранее все решила и говорить уже не о чем. Мы садимся в маленький красный «фиат», чистенький, безупречный, как все. что принадлежит Бебе, и едем по все еще оживленным улицам в полном молчании: Беба водит весьма посредственно, но с предельной сосредоточенностью, чтобы, не дай бог, не столкнуться с кем-нибудь и не повредить новенькую машину. И лишь на загородном шоссе, где движение немного спокойнее,Беба говорит:
– Дошли до меня слухи, что нас уже две.
– Как это две?
– Две в твоем гареме. Я – для светской жизни, а она – для домашнего пользования.
– Чего ты болтаешь? – непринужденно спрашиваю я.
– Я, конечно, польщена, что я – для светской все-таки жизни.
– Глупости, Беба. Никого, кроме тебя, нет.
– У меня информация.
– Грош ей цена. Объясни своим информаторам, что домработница и любовница – не всегда одно и то же.
– Не всегда. Только в тех случаях, когда женщина молода и в твоем вкусе.
– Отнюдь не в моем. Увидишь – убедишься.
– Может, и увижу. Если мы когда-нибудь окажемся все вместе…
– Смотри, врежешься сейчас в грузовик! – предупреждаю я.
– Не бойся, я не очень-то расстроена, – отвечает Беба. И после короткой паузы добавляет: – Только, пожалуйста, не награди меня чем-нибудь… Иначе я тебя убью.
– Решила позлить меня? Что ж, продолжай.
Она замолкает, ей отлично известно, что разозлить меня не так просто, а мне известно, что единственное, что ее беспокоит, – как бы я не «наградил» ее чем-нибудь. А так мы оба без особых претензий, именно это нас и объединяет вопреки всем этим пьесам о людской некоммуникабельности.
Вилла Слави, расположенная на самом краю дачного поселка, у подножия глухой темной горы, кажется мне моськой, которая злобно таращит светящиеся окна, облаивая безмолвную громаду. Лай, разумеется, исходит от магнитофона и от всего сборища.
Оказывается, жена Слави, позвонив Бебе и сказав ей: «Будем только мы с вами», повторила это еще нескольким друзьям, так что, кроме хозяев, мы застаем здесь Бистру с Жоржем и еще целый квинтет из двух кавалеров и трех дам, весь в изрядном подпитии.
– Только вас ждем! – приветствует нас Слави, который тоже выглядит очень веселым.
В гостиной вся эта банда знакомых и незнакомых людей встречает нас фамильярными возгласами:
– Наконец-то! С голоду из-за вас подыхаем.
Не теряя времени, мы все спешим в глубину комнаты, к холодным закускам, и принимаемся за утомительную процедуру – одними приборами перекладываем еду в свою тарелку, а другими – себе в рот.
– Говорят, в высшем обществе принято есть руками, – сообщает Жорж, кромсая ножку холодного цыпленка.
– Ради бога, хоть сегодня не причисляй себя к высшему обществу, – сердито замечает Бистра, шлепнув его по руке.
Этими двумя репликами исчерпывается застольная беседа, если не считать обычных в подобных случаях просьб: «Передай мне соль» или «Плесни-ка и мне немного».
– Послушай, Слави, что там стряслось с дачей твоего двоюродного брата? Ведь он начал строиться раньше тебя? – слышится голос из квинтета.
– Ничего не стряслось. Продал ее, не достроив, – отвечает хозяин с полным ртом.
– Влип?
– Влип, только в другом смысле… Рак – представляешь?
И чтобы новость как можно сильнее потрясла слушателей, Слави на миг замирает с полуоткрытым ртом, полным еды.
– Мать честная! Вот бедняга! – сочувственно восклицает тот, из квинтета, накладывая в тарелку салат.
– И знаешь, какой он номер отколол, этот чудак? – продолжает хозяин. – Другой бы свихнулся от страха, а он все продал и зажил в свое удовольствие. Но как! Тебе, Васка, такие кутежи и не снились. Веришь, он и сам не в курсе, когда они начинаются, а когда кончаются.
– Правильно живет человек! – заявляет Васка, держа вилку, как камертон. – Я его целиком одобряю!
– Эх, нам бы всем жить так, будто мы больны раком, – подхватывает кто-то лохматый, с мрачным лицом.
– С какой стати? – сердито спрашивает дама из квинтета – яркая, с огненно-рыжими кудрями. – Зачем жить, будто мы больны раком, если мы не больны?
– Потому что если вдруг разразится Священная…
– Хватит! – кричит хозяйка. – Никаких разговоров о войне! Давайте говорить о чем-нибудь веселом.
– Абсолютно верно! – подает голос Васка. – Ешь, пей, веселись. Ходи во всем новом! – вдруг заканчивает он.
Основательно опустошив стол и опорожнив бутылки, гости переходят в противоположный угол гостиной – посидеть, отдохнуть, горячительного добавить. Следуя принципу, что после сытной еды сколько ни пей, все равно не захмелеешь, большинство присутствующих за короткое время принцип этот начисто опровергают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133