Между тем сердце у Свиридонова ныло, ныло и вдруг точно наполнилось расплавленным оловом - он остановился посреди тротуара, как бы окаменев, и плечом прислонился к афишной тумбе. Прошел мимо буйнобородый мужик в белом фартуке, а метрах в двадцати позади него замедлила шаг женщина в темно-зеленом платье из подкладочного шелка и стала рассматривать витрину посудной лавки. Впрочем, через минуту Павел Сергеевич отошел.
Дома супруга Варвара Тимофеевна уложила его в постель, дала валерьяновых капель, сделала прохладный компресс на грудь и, усевшись у изголовья, начала читать ему "Приключения Тома Сойера", каковую книгу Свиридонов очень любил на слух. Вскорости чтение его убаюкало и он прикорнул облегченным сном, похожим на дамский обморок. Во сне нечто его манило в незнакомую глубь, умиротворяющую и сулящую разрешение всех вопросов, однако это влечение сопровождала какая-то пугающая дурнота, и он заставил себя проснуться.
В углу спальной комнаты, затемненном тяжелой штофной гардиной, стояла женщина восточной наружности в темно-зеленом платье из подкладочного шелка и так на него смотрела, будто собиралась открыть секрет. Тогда он приотверз рот, чтобы сказать Варваре Тимофеевне: "Вот, смотри, - смерть стоит", но голоса не было, и он от ужаса обмочился. Сама же супруга смерти почему-то не замечала, верно, по той причине, что отходная истома, в которую погрузился Павел Сергеевич, вогнала ее в отупение; правда, несколько позже она встрепенулась и стала поить его валерьянкой, но он уже пить не мог, и зелье выливалось у него изо рта, стекая по щеке на подушку и простыню. Собственно, к этому времени он уже не дышал.
Варвара Тимофеевна как-то чудно, не совсем согласно законам физики, сползла с венского стула на пол. Некоторое время она сидела на полу подле тела своего мужа и с безумной тупостью смотрела на его осиротевшие домашние тапочки, у которых были дыры напротив большого пальца. Дальнейшие ее действия на первый взгляд были необъяснимы: она под микитки стащила тело с дивана, подняла ложе, повыкидывала из нутра постельные принадлежности и там кое-как разместила труп; затем она опустила ложе и уселась на диване, аки Цербер при входе в ад. Видно, расстаться с телом мужа ей было невмоготу.
11
Ваня Праздников совершил-таки непродуманный поступок, на который его толкало совмещенное чувство неприкаянности и свободы: пошатавшись несколько часов по Москве, он не то чтобы намеренно закончил прогулку у своего кооперативного техникума и устроился на скамейке в маленьком скверике, как раз напротив входа в учебный корпус. Ждал он своих друзей, наверное, часа два и за это время успел сыграть сам с собой сорок партий в "крестики-нолики" и детально продумать покушение на Ягоду.
В половине четвертого, когда апрельский воздух уже пожух, точно за день пообносился, он наконец увидел Соньку-Гидроплан и Сашу Завизиона, которые вышли из учебного корпуса и уныло побрели вниз, к Неглинному бульвару, стукаясь связками учебников и конспектов, перетянутых кожаными ремнями. Ваня следовал за ними до Трубной площади и нагнал только у нелепой башни Рождественского монастыря, похожей на пасхальный кулич, который делают малороссы; Иван пихнул друзей в спины и загоготал в предвкушении оглушительного эффекта.
Эффект, впрочем, был небольшим.
- Очень остроумно, - сказала Софья.
А Сашка Завизион осведомился свирепо:
- Где ты пропадал-то, собачий сын?!
- Даже не знаю, как и сказать, - отозвался Ваня. - Довольно глупо все получилось. Если совсем коротко, то я испугался и убежал. А чего я испугался - и сам не знаю... То есть знаю, но не скажу. То есть сказал бы, но все это очень глупо.
- А мы уж думали, что тебя погубили притаившиеся враги.
- Да, в общем-то, так и есть. Только мы не там врагов ищем, где они действительно окопались.
Ребята пропустили мимо ушей это туманное сообщение и стали наперебой рассказывать Ване про то, какой переполох учинил секретарь Зверюков из-за его трехдневного отсутствия на занятиях и как их даже вызывали к директору на допрос. Когда они уже подходили бульваром к Сретенке, неожиданно Сашка Завизион перескочил на другую тему:
- Вы только послушайте, какая мне вчера пришла потрясающая идея! - с жаром сказал он и ухватил Праздникова за рукав. - Я предлагаю, чтобы всех выдающихся людей - ну, там изобретателей, поэтов, крупных ученых отдельно поселить на каком-нибудь острове в Белом море. И пускай эти умники занимаются там сельским хозяйством или каким-нибудь рукоделием и не мешаются в нашу жизнь, поскольку они представляют собой прямой вызов обществу равных и потому счастливых людей, каким является коммунизм...
- Опять ты умничаешь, - сказала Соня Понарошкина, - надоело!
Сашка Завизион тем не менее продолжал:
- Вы как хотите, а гений - это оскорбление революционного чувства масс. Если Карл Маркс сказал, что при социализме все должны быть равны, то и нечего выставляться, а если вы ничего не можете поделать со своим изобретательским талантом, то пожалуйте на какой-нибудь Валаам. Но порочить идею равенства мы никому не позволим, будь ты хоть Менделеев в кубе!
- Хорошо, - сказала Соня, - а кто будет двигать вперед советскую техническую мысль?
- Во-первых, это не навсегда, и даже в-последних, не навсегда. Лет пятьдесят мы протянем на старых изобретениях, а потом, через социалистический образ жизни, все станут выдающимися людьми.
- Пятьдесят лет - это уж слишком много, - поправил Ваня. - Если нам не подкузьмит капиталистическое окружение, то лет через десять-пятнадцать светлое завтра превратится в радостное сегодня, недооцениваешь ты наши возможности и размах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26