Владимир Пузий
Internet: puziy@edison.nauu.kiev.ua

Владимир Пузий, 1998
Возвращение
Когда старика притащили в камеру, он уже не сопротивлялся, только
смотрел на стражников сощуренными подслеповатыми глазами.
Неправильно так смотрел. Словно обиженный ребенок, который все исполнил,
как было велено отцом, а тот вместо сахарного пряника взял да высек.
Стражники буквально на руках внесли тощее тело и швырнули пленника на
пол. Он упал и моментально почувствовал во рту солоноватый привкус.
Где-то сзади, за пеленой вязкого тумана, провернулся в замочной скважине
ключ. Один из стражников, тот, что держал пленника за правое плечо, -
толстый, с обгорелой, шелушащейся кожей на щеках, - шумно выдохнул:
- Послал же Бог сумасшедшего!
Второй промолчал - цеплял на пояс ключ. Через минуту оба удалились,
громыхая подкованными каблуками сапожищ.
Старик к этому времени немного пришел в себя, подтянул под худое,
изломанное тело руки и стал потихоньку подниматься. Туман перед глазами уже
рассеялся - стал виден грязный, весь в рыжих клочьях соломы, пол, пучок
этой самой соломы в дальнем углу, две спальных полки у противоположных
стен, маленькое окошко наверху. С правой полки свешивалась чья-то нога,
болтавшаяся в широкой латаной штанине, словно пестик в колоколе. Короткий
сапог вальяжно опустил вниз краешек оторванной подошвы.
Старик поднялся и тут же сел, не удержавшись на ногах. ...Били сильно.
Но хуже всего, когда швыряли камнями... От одного лишь воспоминания он
задохнулся и закашлялся, вздрагивая всем телом.
Длинная, сбившаяся в клочья борода раскачивалась причудливым маятником.
Когда приступ миновал, к первой ноге на полке присоединилась вторая.
Потом обе спрыгнули на пол и отошли вбок. Послышалось жестяное звяканье
- и неожиданно близко перед лицом старика оказались две руки в подранных
перчатках. Руки протягивали кружку.
Старик наклонился всем телом вперед, потянулся к поцарапанному краю
губами; вода тонкой прохладной струйкой смочила рот, постепенно обретая все
тот же солоноватый привкус.
Напившись, он благодарно кивнул, затем снова попытался встать.
Обладатель рваных перчаток вернул кружку на прежнее место и поддержал
старика за плечи. Вдвоем они добрались до соломы, кое-как сокамерник усадил
старика на нее, прислонив к стене.
Потом опять забрался на полку и уже оттуда спросил ленивым тягучим
голосом:
- За что посадили?
Этот, вполне резонный вопрос породил в старике целую бурю чувств. Он
попытался подняться - это у него не получилось, и он снова рухнул на
солому, яростно мотая головой и тихонько рыча, словно пойманный зверь,
увидевший своих добытчиков.
- Ладно, ладно, - успокаивающе проговорил человек на полке. - Отдохни
немного, потом расскажешь.
Он зевнул, ноги в дырявых сапогах скрылись из вида, и очень скоро с
полки донесся храп.
Старик закрыл глаза и попытался успокоиться. В конце концов, не к лицу
ему - ему! - вести себя, как какой-то простолюдин. Но он знал, что это
слабое утешение, к тому же, весьма далекое от действительности. Потому что
сейчас, после всего, он был именно простолюдином - и ничем больше. Ах да,
еще самозванцем!
Перед глазами сами собою возникли грязные лица, перекошенные то ли от
злобы, то ли от страха; в воздух взлетели камни, и криком хлестнуло по
ушам: "Самозванец! Глядите-ка, великий Мерлин вернулся!
Ну, зачаруй нас, преврати в мерзких жаб! Не можешь? Глядите, он не
может! Камнями его, камнями, пускай знает, как хаять великое имя!"
И так было почти везде. Почти на всем пути к столице. И только здесь, в
городе, за спиной внезапно выросли стражники, заломили руки: "В тюрьму его!
В тюрьму!"
Он мог бы прикинуться нищим, но после того, первого раза, когда над ним
смеялись, что-то щелкнуло внутри, ощутимо и громко, и он уже не был
способен пересилить собственную гордость. Наверное, причиной этому был
ядовитый крик в спину: "Если ты нищий, то и будь нищим, а не суйся в
Мерлины! Иначе станешь, как и Мерлин, - мертвым!"...
Соленый привкус во рту не исчезал. Старик снова попытался подняться - на
сей раз удалось. Держась за стену, он подошел к пустующей полке, на которую
владелец порванных перчаток поставил кружку. Как, в общем-то, и надеялся
старик, там, кроме кружки, лежал еще глиноподобный кусок хлеба. Он протянул
руку, впился пальцами в мякоть и выдрал немного.
На вкус это напоминало мох. Да, ему приходилось пробовать и мох. И
многое другое тоже. Но нужно же было как-то дойти до столицы! Нужно ль
было?..
Старик проглотил вязкий кусок, норовивший застрять в горле, и вернулся
на клок соломы. Задумался.
Толпа... Та же самая толпа - было время - глядела на него с восхищением
и страхом. Был ли день пасмурным или ясным, стоило ему появиться - рядом ли
с Артуром или самому, - толпа вздыхала единым человеком, вздрагивала и
всеми своими глазами впивалась в него - великого чародея Мерлина. Было
время: развевались по ветру цветастые знамена, блестели и бряцали доспехами
рыцари, Артур вынимал из ножен Эскалибур и возносил к небу. И начинал
говорить, но толпа - о, этот коварный матерый зверь по имени Толпа! - она
смотрела на него, Мерлина, а не на своего короля. И даже у Круглого Стола -
разумеется, чародей сидел отдельно - даже тогда, при вынесении каких-то
решений нет-нет да косились на него: как Мерлин относиться к происходящему.
А потом приходил Артур и советовался - не всегда, с каждым годом все реже и
реже, но приходил. Он мог потом поступать совсем по-другому, но выслушивал
чародея внимательно, молчал и лишь изредка задавал вопросы.
1 2 3