К чему душу бередить?
- Добрый вечер, хозяин, - сказал за моей спиной гость. - Хорошо здесь у
тебя. Так бы жить и жить вечно, никуда бы отсюда не уходить.
Оставишь меня?
Я горько усмехнулся, да было темно уже, он не разглядел. Всегда они так:
"хорошо бы здесь жить вечно". А к утру все меняется.
- Оставлю, - сказал я. - Почему не оставить? Да ты присаживайся, бери-ка
во-он там стульчик, садись, рассказывай, кто таков, откуда путь держишь.
Если, конечно, хочешь рассказывать. А не хочешь - не рассказывай.
Он пошел за стульчиком, а покуда шел, все думал - это было по его спине
видно, что думает, - рассказывать или не рассказывать. Решил рассказать.
И правильно решил. Бывают такие, что замыкаются, отводят взгляд,
вздрагивают от моего голоса. Им тяжело душу очищать, слишком весь сор
прикипел, прирос, дернешь где неосторожно - с кровью начнет отходить. А
когда с кровью - больно, не все выдерживают. Так и уходят, словно с тяжелой
ношей, согнувшись в три погибели, тоскливо глядя прямо перед собой. Жаль
их, но ничего не поделаешь.
- Я, отец, сам не знаю, откуда иду и куда пришел, - признался мой
нынешний гость, усаживаясь рядом со мной. - Понимаешь, сначала я вроде бы
умирал. Прихватило сердце, положили меня в больницу, все ходят вокруг
улыбчивые... но глаза-то не заставишь улыбаться. Вот по глазам их я и
понял, что все, отжил я свое на этом свете. И вдруг - просыпаюсь в пустыне,
вокруг души живой нету, только песок этот чертов... везде песок. Даже
скорпионов, даже змей нету - только один песок и больше ничего. Я решил
было, что брежу или того хуже - помер, но только через день жажда и голод
убедили меня в обратном. А вокруг - никовошеньки. Так и шел по пескам, пока
на твою избушку не наткнулся.
- Это, - сказал я ему, пыхкая трубочкой, - это я и сам знаю, а о чем не
знаю, о том догадываюсь с большой степенью вероятности. Ты мне не про то
расскажи.
- А про что? - спросил он немного испуганно.
- Про жизнь свою, - невозмутимо ответил я. - Про себя. Кто ты такой?
Он вздохнул - тяжело, обреченно - и стал говорить. Ох, и наговорил же
он: на ночь такое лучше не слушать. Но я уже привык, поэтому слушал. И не
просто как-нибудь там, вполуха, а серьезно слушал, вдумчиво, запоминая
каждое слово. Словно он мне всё это передавал, опись своей жизни делал, а я
ее, эту опись, принимал и сверял - всё ли так, всё ли на месте.
К утру он закончил.
- Ну, - сказал я ему, - так как, останешься у меня?
Лицемерие, конечно, с моей стороны. После такой исповеди того, кому
исповедовался, видеть хочется меньше всего. Благодарен ему по доску
гробовую, а все равно видеть не можешь. Так и он. Так и все до него.
Так и все после.
- Нет, - сказал он, опуская глаза. - Отсюда есть дорога...
куда-нибудь?
- Есть, - ответил я. - Но только одна.
- Что? - гость непонимающе уставился на меня. - Как это "одна"?
- А вот так, одна. Сюда путей много, а отсюда - всего один.
- А... куда он ведет? - осторожно спросил он.
Я вздохнул. Вытряс из трубочки пепел, набил ее табачком, раскурил.
- Не знаю.
- Как это так? Неужели ты ни разу..?
- Почему же ни разу? Многажды пробовал. Но у меня ничего не получается.
Всегда возвращаюсь к собственному крыльцу. А вот гости мои очень даже
натурально уходят. Хочешь попробовать?
- Н-не... Да, - решительно произнес он. - Хочу. Я ведь... уже мертв,
правда?
Я пожал плечами:
- Чушь. Разве мертвые способны есть или пить? А беседовать со мной?
Вот видишь. Собирайся. Я нарвал тебе яблок и винограда, чтобы было чем в
пути промочить горло.
Пока гость одевался, я сходил в дом за корзиной с фруктами, вручил ее
ему и повел в глубь сада, мимо озерца, где гость вчера купался.
В самом дальнем углу, в заборе, есть калитка, маленькая, скрипучая,
словно вредная старушонка, которая на самом деле лишь делает вид, что она
вредная. Щеколда все время заедает, но у меня никак не хватает времени,
чтобы ее подправить. Я немного повозился с нею, наконец отпер и отошел в
сторону.
Гость робко посмотрел на меня, прижимая к груди корзину с фруктами.
По верхней виноградине ползла божья коровка. Взобравшись на самый верх
сочной горки, она резко раскинула в стороны красно-черные надкрылья, озорно
зажужжала и взлетела вверх, ткнувшись в лоб гостя.
Потом разобралась, что к чему, побродила немного по облупленной
выгоревшей коже путника и еще раз взлетела, исчезая в зеленых облаках
листвы. Мы оба улыбнулись ей вслед, хотя каждый из нас думал в этот момент
о своем.
- Спасибо, - сказал путник. - Я только сейчас догадался. Ты ведь с
самого начала знал, что я уйду. И специально разговаривал со мной.
Готовил меня к... этому. С-скажи, ты не знаешь, что там?
- Думаю, ничего страшного, - чистосердечно ответил я. - Просто дорога.
- Да, - задумчиво сказал путник. - Просто дорога. Просто еще одна
дорога. Сколько их было? И сколько их еще будет? Просто еще одна дорога.
Он поставил корзинку на землю и обнял меня: - Спасибо.
Помолчал, потом тихо сказал еще раз: - Спасибо!
Гость наклонился за корзинкой, когда внезапная мысль пришла ему в
голову: - Ты... ты забираешь все, что мы приносим с собой... в душах. Это,
наверное, очень тяжело.
- Наверное, - сказал я. - Но я уже привык. Ступай.
- Да, - согласился он. - Пора.
Путник сделал шаг к калитке, потом обернулся:
- Знаешь, когда-нибудь и ты сможешь уйти отсюда. Обязательно. Иначе не
бывает - не должно быть.
"То же самое ты говорил в прошлый раз, - подумал я. - И другие тоже
говорят это. А потом приходят снова, и уходят снова, и снова говорят эти
слова. И даже если все вы не правы...
1 2 3