Мне бы следовало знать, что в то время страна переживала период чрезвычайных экономических трудностей. Политика регулирования платежного баланса, на которой Джон Трегарт и его правительство пришли к власти, срабатывала теперь плохо, если вообще что-то давала. В результате цены продолжали расти, все больше людей становилось безработными. Поначалу, не сомневаясь ни в себе, ни в значимости моей степени магистра английской истории, я путешествовал по офисам издателей, намереваясь получить временную должность редактора или консультанта. Вскоре от иллюзий не осталось и следа. Мне стало ясно, что в мире книг, как и буквально во всем остальном, расходы и штаты урезаются при любой возможности. Осталось лишь сокрушенно покачать головой, когда я узнал, что по той же универсальной причине мне заказан путь и на канцелярскую работу. Вопрос о работе руками, в общем и целом, не стоило и поднимать: с середины семидесятых управлением трудовыми ресурсами в индустрии занимались только профсоюзы.
Подавленность моего настроения дошла до предела и я обратился за помощью к отцу. Несмотря на официальную отставку по возрасту, он ухитрился остаться директором небольшой сети компаний и все еще имел влияние. Ни одного из нас эта мимолетная встреча не взволновала, поскольку уже несколько лет мы общались исключительно формально, но очень любезно. Он добился для меня незначительной должности на текстильной фабрике в цехе резки тканей, но я так и не нашел способа выразить ему свою благодарность в полной мере. Когда несколько месяцев спустя отец умер, я безуспешно пытался ощутить нечто большее, чем несколько минут огорчения.
Как только насущные финансовые проблемы были решены, я обратил внимание на развитие проблем национального масштаба. Признаков прекращения событий, которые не позволяли мне называть состояние страны нормальным, обнаружить не удалось. Самым важным знаком было закрытие правительством моего колледжа. Хотя на первых порах общественность поднимала крики о явном произволе в отношениях государства к университетам, ее интерес вскоре переметнулся на другие события.
Я даже не стану пытаться как-то охарактеризовать свою работу на фабрике. Коротко говоря, мои обязанности были связаны с наблюдением за резкой тканей разной фактуры и цвета на куски определенной длины, проверкой правильности маркировки и упаковки кусков, после чего оставалось проследить, чтобы каждая партия отправлялась в назначенное место.
За неделю я усвоил все относящиеся к делу детали и с этого момента работа превратилась в шаблонную цепь операций, которые я выполнял лишь постольку, поскольку это давало мне деньги.
Я сказал Изобель:
– Нам надо поговорить. Отойдем на минутку.
– Я тоже должна поговорить с тобой.
Мы оставили Салли возле палаток и отошли туда, где я только что сидел. Мы стояли молча, от одного присутствия другого чувствуя себя неловко. Я понимал, что впервые нахожусь с ней по-настоящему один на один после перерыва в несколько дней, если не недель. Эта мысль напомнила мне, что мы не были близки более трех месяцев.
Я старался не смотреть на нее.
– Алан, мы должны что-то сделать, – сказала она. – Так не должно продолжаться. Меня охватывает ужас от того, что может произойти. Мы обязаны вернуться в Лондон. Все это не для Салли.
– Я не знаю что делать, – возразил я. – Мы не можем вернуться, нам не добраться до Бристоля. Остается только ждать.
– Но ждать чего?
– Откуда я знаю? Пока все снова не придет в норму. Тебе положение известно не хуже, чем мне.
– Ты думаешь о Салли? Ты хотя бы видел ее в последние дни? Ты думаешь о том, что происходит со мной?
– Я знаю что происходит со всеми нами.
– И ничего, черт побери, не делаешь!
– Если у тебя есть дельные соображения…
– Укради автомобиль. Застрели кого-нибудь. Делай что угодно, но вытащи нас из этих чертовых полей и верни в приличную жизнь! Где-то она есть и мы должны туда добраться. В Бристоле все было бы как надо. Или мы могли бы вернуться в лагерь. Я уверена, что они примут нас, стоит им увидеть Салли.
– Что же все-таки с Салли?
– Ничего, раз ты даже не заметил.
– Что ты имеешь в виду?
Она не ответила, но думаю, я угадал ее намерение. Это обычный прием использования Салли против меня.
Я сказал:
– Будь благоразумна. Ты не можешь требовать, чтобы я решил все проблемы. Ни я, ни ты ничего не можем сделать. Будь какая-то возможность, мы бы попробовали.
– Что-нибудь надо сделать. Мы не можем вечно жить в палатках посреди чужого поля.
– Послушай, вся страна превращена в ад, я не знаю что происходит и сомневаюсь, что нам было бы лучше в Лондоне. Полиция на всех главных дорогах, войска в большинстве городов. Газет нет, по радио ничего не сообщается. Все, что я могу предложить, – оставаться там, где мы есть, столько, сколько потребуется, пока все не образуется. Даже если бы у нас был автомобиль, нам вероятнее всего не позволили бы ехать. Сколько дней мы не видели на дорогах ни одной машины?
Изобель разразилась слезами. Я попытался ее утешить, но она оттолкнула меня. Я стоял рядом и ждал пока она успокоится. Мне становилось не по себе. Когда я обдумывал то, что собирался сказать ей, все выглядело совсем просто.
Не переставая плакать, Изобель отступала от меня, а когда я попытался ее удержать, толкнула в больной бок. Я увидел, что Салли пристально смотрит в нашу сторону.
Изобель, наконец, утихла и я спросил:
– Что бы тебя устроило больше всего?
– Не вижу смысла говорить с тобой об этом.
– Однако, смысл есть.
Она пожала плечами:
– Думаю, мне хочется, чтобы у нас все было, как до начала этого кошмара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48