За рабочим не признавалось ни права критики, ни права словесного протеста. Подобного рода явления считались контрреволюционными со всеми вытекающими последствиями. Митинги допускались лишь в стенах заводов и под контролем коммунистов. Всякие собрания вне заводов были абсолютно запрещены. В рабочей массе был великолепно организован шпионаж. В довершение, рабочий голодал. Благодаря организованной советской властью системе распределения продуктов, полной национализации торговли, запрещению подвоза продуктов из деревень, ожесточенному преследованию мешочничества, рабочий получал лишь восьмушку хлеба в день, да какую-нибудь селедку. И при том питании, едва достаточном для поддержания жизни, от него постоянно требовали одного – максимума работы.
Я уже говорил о попытке поголовного ограбления Перми. Она бледнеет перед другим ужасным делом, которое предполагали осуществить недавние пермские властители. Не верилось, когда узнали об этом. Уж слишком пахло ужасами давно отжившего средневековья. Однако факт этот подтверждается документами. Коммунистические властители готовили несчастному городу ни более ни менее, как Варфоломеевскую ночь.
В ночь на 25 декабря, в канун одного из величайших христианских праздников, готовилась кровавая месса.
Найденные документы подтверждают, что город был разбит на районы, в которых красноармейским отрядам предназначалось произвести чуть не поголовную резню пермского населения.
Конечно, доминирующую роль в числе обреченных играли представители несчастной русской интеллигенции: студенты, врачи, священники и т. п. Обнаружены списки с именами до 1.500 обреченных.
Слишком внезапное появление сибиряков и быстрое занятие ими города предупредило ужасное дело..."
Записи в книжке на этом не кончались. Но дальше они были короткими. Заметки на память. Деловые, и совсем уж частного содержания: "Быть у ген. А. Н. Пепеляева в 11.00", "Адмирал серьезно болен. Говорят, из Томска к нему срочно вызван проф. Курлов...", "Завтра поездка в Екатеринбургскую группу войск...", "Письмо от Нины из Харькова 29 янв. Послать ей ответ с Мухиным...", "На Атаманской около Никольского собора встретил пка Смирнова. Считал его погибшим с нач. 16-го. Так говорили"...
И так, отрывисто, с сокращениями, с обрывами на полуслове, – до последней странички... Не понять было, чья книжка. Впрямь, возможно, взоровская, и его рукой записи. Возможно, другого какого-то человека, как-то связанного с пасечником Терентием Засекиным. Несомненно было только одно: писал офицер, вращавшийся в высших военных кругах колчаковской армии...
Зимин уснул поздно, а разбудили его еще до света громкие мужские голоса, шум работающих моторов машин, хлопанье открываемых-закрываемых дверц. Это вернулся Сергей.
Когда Зимин поднялся и вышел, в освещенном дворе были только Сергей и Полина.
Сергей хоть и встал, шагнул навстречу ему с улыбкой на лице, со словами: "Привет. Заждался", был однако в самом мрачном расположении духа: Базавлука (впервые он назвал по фамилии главаря преступной группы) они упустили. Хоть верно все рассчитали до мелочей, перекрыли дороги точно там, где Базавлук с подельниками должен был обязательно вынырнуть и вынырнул, все равно упустили. Скрылись, в соседнюю область ушли.
Как? Не ожидали, не были готовы к такому ожесточенному сопротивлению. Не могли представить, что преступники окажутся вооружены лучше. Самый настоящий бой с применением гранат, с перестрелкой из "Калашниковых" и "узи" разгорелся в тайге, километрах в пятнадцати от западной границы района. Еще вчера. Ранним вечером. В четвертом часу. (Невольно Зимин подумал, что пока он с краеведом Лестнеговым неторопливо и обстоятельно вел ни к чему не обязывающую беседу о колчаковском золоте, Сергей находился под пулями...). Бой произошел у деревянного мостка через небольшую речушку. Бандиты закидали гранатами, разбили этот мосток, тем самым не дали возможности оперативникам следовать за собой по пятам, скрылись. Кстати, исчезая, избавились от раненого в ногу охотником Нифонтовым приятеля. В суматохе стычки сами пристрелили его в упор. Тот, весь в наколках, Зимин читал ориентировку на него, пристрелил.
– Лихо, – сказал Зимин.
– Лихо,– согласился Сергей.– Мамонтова осколком слегка зацепило.
– Это тот, который у церкви с овчаркой был? – вспоминая Мамонтова, спросил Зимин.
– Да, – Сергей кивнул. Шомполом он прочищал пистолетный ствол. – Не к добру все это, Андрей. Дома, в Сибири, как в Афгане себя почувствовал...
– Да ну уж...
– Нет-нет, серьезно. Оружие загуляло несчитано. Тебе, что ли, объяснять, что значит, загуляло оружие... Ладно, – вяло махнул он рукой.
– А откуда известно, что ушли в соседнюю область? – спросил Зимин.
– Отметились уже там, вот откуда, – сказал Сергей. – В деревне на автотрассе магазин взяли. Зеленый ЗИЛ бросили. Их почерк. По рации велели поиск свернуть...
Он выпил принесенную Полиной кружку квасу, убрал со стола пистолет.
– Все! Теперь другие ищут. А мы утром в тайгу, на рыбалку, – сказал, беря за руку Полину, усаживая ее рядом с собой.
– Давай после обеда, – предложил Зимин. – Мне тут надо с неким Пушели увидеться.
– Как хочешь, – согласился Сергей. – Мне лучше. Высплюсь.
Упоминание о Пушели на него никак не подействовало. То ли сознательно пропустил мимо ушей, то ли просто сильно устал, невнимательно слушал.
Мужчина лет около сорока, среднего роста, плотного телосложения, с рыжеватыми волнистыми волосами, с тонкими приятными чертами лица, одетый по спортивному, стоял среди группы рабочих в ярких спецовках около коттеджа на улице Красных Мадьяр, когда Зимин появился там ровно в полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59