– В порядке, – кивнул Зимин. – Заметил, ты у Засекиных в большом почете.
– Ну уж... Показалось тебе.
– Серьезно, серьезно.
– Ну, может и так, – легко согласился Сергей.
– Внука Василия Терентьевича за наезд, которого он не совершал, чуть-чуть не осудили, – вмешалась в разговор Полина. – Сидел бы уж два года, если б не Сергей.
– Да, ошибка там вышла, – мотнул головой Нетесов.
– Я все-таки думаю, Сережа, не ошибка, – возразила Полина, – а потому что племянник директора коммер– ческого банка виновником был.
– Нет. Понимаю, о чем ты, случается такое. Но здесь не разобрались как следует, – тоном, не оставляющим сомнений, сказал Сергей.
Зимин не стал уточнять подробности истории с внуком пасечника. Хотел было рассказать о встречах с бывшим охранником лагеря "Свободный", с ветераном Гражданской, но передумал. Потом как-нибудь. Сергей был сосредоточен на своем, слушал рассеянно, отвечал односложно.
Уехал он спустя полтора часа, сказав, что теперь-то уж должен вернуться очень скоро, и они сразу отправятся на так долго откладывавшуюся рыбалку. А пока, чтоб не скучно было Андрею, он может покататься по Пихтовому, по окрестностям на его, Нетесова, мотоцикле.
– А права? – спросил Зимин.
– С моим номером не остановят, катайся, – махнул рукой Нетесов.

...Наведываться второй раз к Марии Черевинской не пришлось. Ближе к полночи дочь пасечника вместе с мужем сама подъехала на "Жигулях" к нетесовскому дому. Она была взволнована: соседка сказал ей, что начальник уголовного розыска вместе с поселившимся у него мужчиной были на кордоне, на пасеке у ее отца, и ее разыскивали. Черевинская думала: с отцом что-то стряслось.
– Слава Богу,– она перевела дух, перекрестилась, прочитав записку от отца, – только за этим и приходили?
– Только за этим.
– Сейчас сама привезу...
Через каких-нибудь полчаса Зимин держал в руках стопку тонких тетрадок в бледно-голубых обложках, точно таких, какие он уже видел, читал на таежной пасеке. Точнее, на пасеке он видел и читал всего-навсего одну тетрадку с надписью на обложке "Дневник Терентия Засекина. Октябрь 1919 года – Февраль 1920 года". В этих, принесенных, тетрадках Терентий Засекин делал записи с апреля 1920 по декабрь 1929 года.
В одной из тетрадок была открытка времен Гражданской, раскрашенная, на плохой бумаге изготовленная и с надписью "Что несет большевизм народу?". Зимин видел такую впервые: на ней – Смерть с пустыми глазницами, с проваленным носом, в черном балахоне и с косой, с лезвия которой капала кровь, ехала на коне. Впереди расстилалась деревня, толпились люди; позади окрест– в беспорядке валялись трупы, виднелись головешки сгоревших изб...
– Вот. Еще и отцовы записи, – подала Черевинская сколотые скрепкой листы. – Ни в коем случае не потеряйте, – предупредила на прощанье.
– Все верну в сохранности, – заверил Зимин, приготовясь первым делом прочитать написанное пасечником-сыном...

ТЮТРЮМОВ

– Товарищ Прожогин, подозрительного вот задержал.– Афанасий Маркушин, милиционер Пихтовской уездной милиции ввел в кабинет секретаря укома молодого мужчину. Секретарь коротко посмотрел на незнакомца, одетого в поношенный костюм и косоворотку, на Маркушина, стоящего позади с винтовкой и примкнутым штыком, сказал:
– Так и вел бы к себе.
– Я и хотел. Увидел, у вас свет горит, и...
– Ладно. Чем подозрительный?– прервал Прожогин.
– Возле станции терся, у жены стрелочника Возчикова спрашивал, как найти Пушилиных. Игнатия со Степаном, – ответил Маркушин.
– Ищешь, значит, Пушилиных? – спросил секретарь укома, изучающе внимательно глядя на неизвестного.
– Да.
– Зачем?
– Хотел встретиться по личному делу.
– По какому?
– Касается меня одного.
– Нет, это уж извини. Нас -= тоже. Сынок с отцом – главари кулацкой банды, шастают потаите, а у него к ним личное дело. Документы есть?
– Нет.
– Вот так. Без документов, темная для нас личность, ищешь бандитов. – Секретарь укома старательно скатал самокрутку, закурил. – Что скажешь?
– Говори, чего уж там, раз попался, – вставил в возникшую паузу миллиционер Маркушин.
Незнакомец не удостоил взглядом своего конвоира. Молча внимательно разглядывал висевший за спиной у хозяина кабинета на стене кумачовый лозунг. "Царство рабочего класса длится только два года. Сделайте его вечным!", что-то решал для себя.
– Так что прикажешь думать? – еще раз спросил секретарь укома.
– Я бы хотел говорить вдвоем, – сказал незнакомец.
– Хорошо, – согласился Прожогин. Велел милиционеру: – Побудь в коридоре.
Маркушин вышел из кабинета; с длинной винтовкой управляться было неловко, он штыком царапнул дверной косяк.
– Слушаю, – сказал Прожогин.
Незнакомец подошел к столу, вынул из внутреннего кармана пиджака наган, положил его перед секретарем, назвался:
– Я – старший лейтенант Взоров. Из личного конвоя адмирала Колчака. В прошлом, разумеется... Хочу сделать заявление.
Первое признание приведенного под дулом трехлинейки, но вооруженного мужчины, привело секретаря укома в замешательство. Он подвинул к себе наган, сказал:
– Слушаю, гражданин Взоров.
– У вас есть прямая связь с руководством?
– Понятное дело, есть, – Прожогин покосился на телефон.
– У меня просьба связаться с вашим начальником в губернии.
– И что сказать?
– Передать мою просьбу. О встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59