Трансфер и ПРА к тому
времени были у Люхи почти на нуле, он строго экономил энергию, ведь на
одном очень уединенном коричневом карлике его ждали припрятанные
серпрайзы. Все, что смог себе позволить Люха - превратил кусок какой-то
валявшейся под ногами бумаги в новенький билет члена Союза журналистов.
Это позволило ему подрабатывать в газетах мелкими заметками и, когда
захочется, посещать Домжур. Заметки Люхи отличались привлекательной
простотой. Он сам так считал: если лопата это лопата, а жопа это жопа, то
зачем хитрить? Пиши как есть. Читатель проглотит. Если люди наработали за
свою историю столько слов, значит, надо пользоваться всеми.
Короче, Люхины заметки читались.
Он снял комнату на Вокзальной магистрали, вечерами ходил в Домжур,
немножечко выпивал и боялся только цыганок. Что-то они, дуры черные, в нем
чуяли. Что-то понимали такое. Бледнели, увидев Люху. А Люха этого не
выносил.

Удивительная вещь - рождение замысла.
Вот только что ты ничего такого не знал, ни о чем таком даже не
задумывался, ничего такого в голову не приходило, и вдруг - на тебе! Люха!
с другой планеты! преступник!
Кто? Откуда? Тебе! О нем. Подсказал?
Вечные вопросы.
Над ними я и ломал голову, пока наш самолет трясло над Витошей при
заходе на полосу Софийского аэропорта.

4. ЕЩЕ О ЛЮБВИ
От жгучего болгарского солнца, от игры теней, запаха листвы, от
незнакомого, но как бы и знакомого говора, прозаика П. понесло в странные
словесные дебри. Пока мы проходили паспортный контроль и таможню, пока нас
разыскивала переводчица, назвавшаяся вовсе не болгарским именем, прозаик
П., оглядывая лица мелькающих вокруг людей, зачем-то сообщил нам, что, в
общем, на голове среднестатического простого человека, в том числе
советского, в том числе и болгарского, произрастает что-то около 125 000
волос.
- Не мало? - засомневался я.
- Бывает и больше, - неохотно согласился прозаик.
А вообще, снова воодушевился он, за обычную жизнь обычного
среднестатистического человека, в том числе советского, в том числе и
болгарского, на его голове отрастает, и соответственно выпадает в процессе
лысения, почти полтора миллиона волос.
Конечно, это была солидная цифра, но я собрался и ее опровергнуть. К
счастью, переводчица Лида оказалась тоже не молчаливой особью. Показывая
какой-то памятник, она напомнила нам об общих исторических вехах,
деликатно, но подчеркнула нерушимую связь славянских народов. Я был рад,
что ей неизвестны мои стихи о шалостях советского князя Святослава.
Поправляя галстуки, потея в своих черных официальных пиджаках,
прозаик П. и поэт К. благожелательно прислушивались к переводчице, причем
каждый нашел возможность и ей сообщить что-то полезное. Прозаик П.,
например, напомнил о том, что болгар от фашизма освободили мы, а поэт К.
подтвердил слова прозаика вполне недвусмысленными намеками на кипящую
вокруг жизнь: дескать, вот неплохо у вас... но вы, болгары, должны
помнить...
Бульвары.
Платаны.
Столики кафе, вынесенные прямо на бульвар.

"И в этот момент начинают звенеть колокола Александра Невского, как
мелкие монетки, пересыпаемые в синем кармане неба..."

Грандиозные номера отеля "Балкан" потрясли прозаика П. По рангу он,
понятно, шел первым, за ним следовал секретарь парткома поэт К., а уже
потом я, автор неприятных, вредных для читателей книг, не нашедший
мужества отказаться от иностранного ордена. К сожалению, самый большой
номер был заказан на мое имя, пришлось исправлять ошибку. В итоге, мне
достался самый маленький, хотя все равно грандиозный.
Меня это нисколько не взволновало.
Бросив вещи, я отправился в душ. Я даже не обращал внимания на
телефонные звонки. Скорее всего, звонили предыдущему обитателю номера. Кто
в Софии мог знать, что я уже прилетел?
Выйдя из душа, я с удивлением обнаружил в комнате насупленного
прозаика П.
- Это я звонил вам, - сообщил он.
- Что случилось?
- В моем номере беспрестанно трещит телефон. Я не могу из-за телефона
отдохнуть, он мне мешает.
- Я вам не звонил.
- Зато вам звонят. Ведь номер был заказан на вас. Вы сами уступили
мне двухкомнатный номер. - Прозаик П. был полон нехороших подозрений. -
Идите и разберитесь со звонками. И чтобы никто больше не смел звонить.
- С удовольствием.
Мы прошли в номер прозаика П.
Тут же затрещал телефон.
Я поднял трубку. Звонил Иван Цанев.

Вбирает мир твое жужжанье, когда ты медленно взлетаешь к цветку -
мохнатый рыжий слиток, пыльца, прилипшая к губам. Соединяю звук и образ,
тянусь к немеркнущим вещам, в ты, не думая о счастье, цветок любимый
выбираешь...
Привязанная нежной нитью, не можешь взять и улететь, мой взгляд
пустить тебя не может. С цветка к цветку, как по ступеням, взбираешься, то
пропадая в густой колышащейся тени, то останавливаясь, чтобы жужжаньем
праздник свой воспеть...
Дыханье меда, боль усилий - ты б все мне сразу отдала, сестра
усердия. Ты знаешь, как достигают перевала. Но только захочу погладить,
как ты в меня вонзаешь жало. И это - как начало песни. О, падающая
пчела!..
Вот что такое поэт Иван Цанев.

- Ты приехал, ты в Софии, ты совсем здесь! - кричал в трубку Иван и,
не видя его, я видел его щербатую улыбку. Пусть щербатая, все равно это
была улыбка Ивана Цанева, а не какого-то там Мубарака Мубарака. Это была
улыбка друга, который жаждал со мной выпить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32