- Я тоже так считаю, Робин, - согласился он, отворачиваясь от
зеркала, чтобы померцать мне. - Я полагал, что я не вполне понимаю, потому
что я машина, а она человек. А что же в вашем случае?
Я смотрел на него слегка раздраженно, потом улыбнулся.
- Ты очень забавен с этой своей новой программой, Альберт, - сказал я
ему. - Почему ты делаешь вид, что смотришь в зеркало? Я ведь знаю, что ты
видишь не так.
- А что вы видите, глядя на "Истинную любовь", Робин?
- Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? - ответил я, и он
вслух рассмеялся. Раньше Альберт тоже мог смеяться, даже шутить, но всегда
было ясно, что смеется изображение, картинка. Можно было считать это
изображением реальной личности, если угодно - посмотрим правде в глаза: я
так обычно и считал, - как, например, изображение в П-фоне. Но не было...
как бы это назвать... присутствия. Теперь оно было. Я не мог обонять его.
Но его присутствие в комнате ощущалось не только зрением и слухом.
Температура? Ощущение массы? Не знаю. Но все равно я чувствовал, что в
комнате еще кто-то есть.
- На самом деле ответ, - уже серьезно сказал он, - таков: моя новая
внешность есть эквивалент вашему новому кораблю, или новому воскресному
костюму. Можете использовать и другие аналогии. Просто хотелось проверить,
нравится ли мне эта новая внешность. Гораздо важнее, нравится ли она вам.
- Не скромничай, Альберт, - ответил я. - Очень нравится, но я бы
хотел, чтобы ты связался с информационной сетью. Мне бы хотелось,
например, знать, как продвигаются дела с поиском террористов.
- Конечно, я выполню ваш приказ, Робин, - сказал он, - но миссис
Броадхед выразилась совершенно определенно.
- Ну, я не хочу, чтобы ты вышел из строя, выполняя противоречивые
команды своих хозяев. Вот что я сделаю, - сказал я, вставая; у меня над
головой загорелась лампа. - Выйду в коридор и сам подключусь к
информационной сети. Надеюсь, я не забыл, как это делается.
- Конечно, вы можете это сделать. - Голос его почему-то звучал
обеспокоенно. - Но в этом нет необходимости, Робин.
- Конечно, нет, - согласился я, остановившись на полпути к выходу. -
Но я любопытен.
- А что касается вашего любопытства, - он улыбался, набивая трубку
табаком, но мне показалось, что улыбка слегка принужденная, - что касается
этого, то вы должны знать, что до посадки я находился в постоянном
контакте с сетью. Новостей нет. Возможно, однако, что само отсутствие
новостей интересно. И даже обнадеживающе.
Я все еще не привык к новому Альберту. Снова сел, рассматривая его.
- Вы загадочный сукин сын, доктор Эйнштейн, - сказал я.
- Только когда сообщаю информацию, которая неясна сама по себе. - Он
улыбнулся. - Генерал Манзберген до сих пор не получил вашего послания.
Сенатор говорит, что сделает все, что сможет. Мэтр Исинжер сообщает, что
Квятковский и наш друг из Малайзии не откликнулись на его усилия связаться
с ними, а от албанцев получено короткое сообщение:
- Не волнуйтесь.
- Значит, что-то происходит! - Я снова вскочил.
- Что-то может происходить, - поправил он, - и мы можем только дать
ему произойти. Во всяком случае, Робин, - он заговорил ласково и льстиво,
- я лично предпочел бы, чтобы вы сейчас не покидали свой корабль. И по
одной важной причине: откуда вы знаете, что вас не поджидает человек с
пистолетом в кармане и вашим именем в списке?
- Террорист? Здесь?
- Здесь или в Роттердаме. Почему одно место предпочтительней другого?
Хочу напомнить вам, Робин, что у меня есть опыт в такого рода делах.
Некогда нацисты оценили мою голову в двадцать тысяч марок; будьте уверены:
я сделал все, чтобы их никто не заработал.
Я остановился в дверях.
- Кто?
- Нацисты, Робин. Группа террористов, захвативших контроль над
Германией много лет назад, когда я был жив.
- Когда ты был что?
- Я хочу сказать: когда был жив тот реальный человек, чье имя вы мне
дали. Но с моей точки зрения, это отличие недостойно упоминания. - Он с
отсутствующим видом сунул в карман набитую трубку и сел так естественно и
по-дружески, что я автоматически тоже сел.
- Да, я еще не привык к тебе новому, Альберт, - сказал я.
- Ну, для этого нет лучше времени, чем сейчас, Робин. - Он улыбался,
прихорашиваясь. Какая-то в нем появилось вещественность. Старые голограммы
показывали его в десятке характерных поз, в мешковатом свитере или в
тенниске, в носках натянутых или спущенных, в туфлях или шлепанцах, с
трубкой или с карандашом. Сегодня на нем тоже тенниска, но поверх нее один
из тех мешковатых европейских свитеров, которые застегиваются на пуговицы
и имеет карманы. Такой свитер можно было бы назвать пиджаком, если бы он
не был связан из шерсти. К свитеру приколот значок с надписью "Два
процента", а короткая щетина на подбородке свидетельствует, что сегодня он
не брился. Ну, конечно, не брился! И никогда не бреется, это ведь
голографическая проекция компьютерного конструкта, но такая убедительная и
живая, что я чуть не предложил ему свою бритву!
Я рассмеялся и покачал головой.
- Что значит "два процента"?
- Ах, - застенчиво сказал он, - это лозунг моей юности. Если два
процента человечества откажутся воевать, войн не будет.
- Ты и сейчас в это веришь?
- Я надеюсь на это, Робин, - поправил он меня. - Но должен признать,
что новости не очень подкрепляют эту надежду. Хотите узнать остальные
новости?
- Наверно, - сказал я, и он снова прошел к туалетному столику Эсси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97