В одном же месте черные обгорелые сосны лежали вовсе вповал на земле: их убил огонь и опрокинул ветер от взрывных волн. Однако кое-где тонкая, слабая жизнь уже занялась возле омертвелых деревьев; малолетняя поросль сама по себе держалась в земле у корней старших деревьев, и она не умерла -- гибкие хлысты ее не сломались от ураганных ударов огня, и ветви с остьями зеленых игл лишь были опалены, но не сгорели насмерть, потому что поросль была низкой и ее защищали материнские сосны, принимая удары ветра и огня на свои высокие тела и погибая.
На опушке того пескоукрепительного древонасаждения виднелась еще одна ночная труба, оставшаяся от погорелой избушки, в которой жил, должно быть, в мирное время лесной сторож-старичок.
Харчеватых сразу сообразил своей действующей мыслью, что тут можно и необходимо нужно улучшить, использовать и организовать для постановки культработы: он сразу и однократно решил превратить это угодье в парк культуры, гимнастики и отдыха.
Ради того в одно светлое майское утро Харчеватых пошел в обход всей лесной посадки, имея при себе топор и лучковую пилу. Он хотел подумать, попланировать и разметить на месте, как оно тут все должно быть и непременно будет. В черном лесу было тихо и безлюдно; только по низу земли свежела оживающая зелень молодой поросли леса и над нею летали бесшумные бабочки да у печного очага погоревшей избы, что была на опушке, стоял неизвестный красноармеец с непокрытой головой.
Харчеватых вышел к той погорелой избушке, посмотрел оттуда на ближнюю местность, сообразил, и оттуда ему все стало понятным и определенным. Он тут же начал подпиливать и подсекать горелые деревья, а зачавшуюся поросль сносил вовсе топором, чтобы она не мешала его мероприятию. Харчеватых хотел пока что лишь наметить круговую линию, внутри которой следует затем уничтожить все начисто, дабы образовать там первоначальную плошадку для всевозможных игр и танцев. Повалив несколько деревьев и посекши поросль возле них, далее Харчеватых удовлетворился одной зарубкой на стволах; ему достаточно было, как руководителю культработы, только очертить границу круга будущего веселья. После того Харчеватых подошел к печному очагу и ударил топором по обгоревшим кирпичам, чтобы обрушить это безобразие, портившее будущий пейзаж.
-- Что вы делаете? -- испуганно спросил красноармеец, бывший дотоле безмолвным. -- Тут наш дом был, тут мой отец с матерью жили...
-- А где ж они? Их теперь тут нету! -- сообщил Харчеватых. -- А неблаговидность эта нам ни к чему, она настроение нам портит!
-- А зачем вы это все делаете, к чему вы тут хлопочете, когда у меня сердце болит? -- тихо спросил красноармеец.
-- Как зачем, как к чему? Вот тебе раз! -- удивился Харчеватых. -- Нам так, стало быть, нужно! Обгорелые дерева на корчевку, почву спланировать вровень в одну площадку, а сверху мы парк устроим: карусели, фруктовая вода, бой конфетти, ребята на баянах заиграют, кормленые девки придут и лодыри с ними -- на отдых, на развлечение ума и развитие мускулов, и ты приходи тогда, если здесь еще будешь, -- чего на домашней разрухе торчишь? -- ну был дом с отцом, и нету его, -- эка штука -- дом с отцом! -- другой со временем организуешь, без отца проживешь! -- а сейчас ступай отсюда прочь, дай мне сообразить!
-- А зачем, зачем же здесь парк культуры устраивать! -- не понимая, спросил красноармеец. -- Кругом же пустая степь, там свежая земля...
-- Стало быть, что вот как раз так надобно, что именно тут, а там в степи нам неинтересно, -- подробно объяснил Харчеватых. -- Чего тут горелому, побитому лесу зря находиться! Жителей здесь нету, и уж считай, что все про здешнюю местность навеки забыли...
-- А я не забыл, -- произнес красноармеец. -- И забыть никогда не могу...
Старшине Харчеватых стало досадно, что постоянно и повсюду есть помехи его неотложным прогрессивным начинаниям:
-- Ну ладно -- не забыл! Памятливый какой! -- дай вот все отсюда прочь уберем, всю эту природу, и ты все позабудешь: того места тогда, где сейчас стоишь, нипочем не найдешь: тут ферверок будет иль квас по кружке отпускать -- от жажды. Нам наслаждаться пора! Понял теперь?
-- Нет, -- удивленно сказал красноармеец. -- Я того не понимаю.
-- Потом поймешь -- не враз!
-- Не пойму, товарищ старшина, -- робко говорил красноармеец. -- Если б я понял, я бы вам работать помог...
-- Чего ты не поймешь? Я для тебя же и для вас таковых стараюсь! Ты хоть постепенно старайся понимать!
-- Я стараюсь, -- произнес красноармеец, -- а никак не могу... По нашей области в прежнее время пески двигались, их ветер целыми тучами поднимал, товарищ старшина, и они у нас удобные земли губили, от них угодья плохо рожать начинали, вода в прудах иссыхала и реки мелели...
-- Ну и что ж тут такого! -- недовольно удивился Харчеватых. -- Это вполне понятно!
-- Потом у нас на летучих песках леса посадили, и пески угомонились, -- говорил далее красноармеец. -- Сосны выросли и стали на страже, как бойцы. А теперь опять растопчут танцами пески, и они полетят на хлебные поля...
-- Что ж, я, что ль, буду тогда, по-твоему, виноват! -- воскликнул Харчеватых. -- Все одно тут лес замертво лежит!
-- Нет, товарищ старшина, -- ровным голосом говорил красноармеец, -лес этот живой, в нем новая поросль пошла, а деревья постарше тоже не все умерли, многие потом оживут, я здесь вырос и знаю -- деревья валит буря, убивает молния, а они опять потом живут или у них дети бывают...
Харчеватых слушал, а сам улыбался знающим, довольным, обширным лицом:
-- Так ты же чушь и невежество мне говоришь, отсталый ты человек! Ты приходи ко мне в четверг на консультацию -- я тебе все объясню в целости.
1 2 3