Платон
Ф Е Д О Н
Эхекрат, Федон
[Вступление]
Э х е к р а т. Скажи, Федон, ты был подле Сократа в
тот день, когда он выпил яд в тюрьме, или только слышал
обо всем от кого-нибудь еще?
Ф е д о н. Нет, сам, Эхекрат.
Э х е к р а т. Что же он говорил перед смертью? И как
встретил кончину? Очень бы мне хотелось узнать. Ведь
теперь никто из флиунтцев подолгу в Афинах не быва-
ет, а из тамошних наших друзей, кто бы ни приезжал за
последнее время, ни один ничего достоверного сообщить
не может, кроме того только, что Сократ выпил яду
и умер. Вот и все их рассказы.
Ф е д о н. Так, значит, вы и про суд ничего не знаете,
как и что там происходило?
Э х е к р а т. Нет, об этом-то нам передавали. И мы
еще удивлялись, что приговор вынесли давно, а умер
он столько времени спустя. Как это получилось, Федон?
Ф е д о н. По чистой случайности, Эхекрат. Вышло
так, что как раз накануне приговора афиняне украсили
венком корму корабля, который они посылают на Делос.
Э х е к р а т. А что за корабль?
Ф е д о н. По словам афинян, это тот самый корабль,
на котором Тесей некогда повез на Крит знаменитые
семь пар. Он и им жизнь спас, и сам остался жив.
А афиняне, как гласит предание, дали тогда Аполлону
обет: если все спасутся, ежегодно отправлять на Делос
священное посольство. С той поры и поныне они неукос-
нительно, год за годом, его отправляют. И раз уж снаря-
дили посольство в путь, закон требует, чтобы все время,
пока корабль не прибудет на Делос и не возвратится
назад, город хранил чистоту и ни один смертный приго-
вор в исполнение не приводился. А плавание иной раз
затягивается надолго, если задуют противные ветры.
Началом священного посольства считается день, когда
жрец Аполлона возложит венок на корму корабля. А это
случилось накануне суда - я уже вам сказал. Потому-то
и вышло, что Сократ пробыл так долго в тюрьме между
приговором и кончиною.
Э х е к р а т. Ну, а какова была сама кончина, Федон?
Что он говорил? Как держался? Кто был при нем из
близких? Или же власти никого не допустили и он умер
в одиночестве?
Ф е д о н. Да что ты, с ним были друзья, и даже много
друзей.
Э х е к р а т. Тогда расскажи нам, пожалуйста, обо
всем как можно подробнее и обстоятельнее. Если, ко-
нечно, ты не занят.
Ф е д о н. Нет, я совершенно свободен и постараюсь
все вам описать. Тем более что для меня нет ничего
отраднее, как вспоминать о Сократе, - самому ли о нем
говорить, слушать ли чужие рассказы.
Э х е к р а т. Но и слушатели твои, Федон, в этом
тебе не уступят! Так что уж ты постарайся ничего не
упустить, будь как можно точнее!
Ф е д о н. Хорошо. Так вот, сидя подле него, я испы-
тывал удивительное чувство. Я был свидетелем кон-
чины близкого друга, а между тем жалости к нему
не ощущал - он казался мне счастливцем, Эхекрат, я
видел поступки и слышал речи счастливого человека!
До того бесстрашно и благородно он умирал, что у ме-
ня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит
не без божественного предопределения и там, в Аиде,
будет блаженнее, чем кто-либо иной. Вот почему особой
жалости я не ощущал - вопреки всем ожиданиям, - но
вместе с тем философская беседа (а именно такого
свойства шли у нас разговоры) не доставила мне при-
вычного удовольствия. Это было какое-то совершенно
небывалое чувство, какое-то странное смешение удо-
вольствия и скорби - при мысли, что он вот-вот должен
умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были почти
в таком же расположении духа и то смеялись, то пла-
кали, в особенности один из нас - Аполлодор. Ты,
верно, знаешь этого человека и его нрав.
Э х е к р а т. Как не знать!
Ф е д о н. Он совершенно потерял голову, но и сам
я был расстроен, да и все остальные тоже.
Э х е к р а т. Кто же там был вместе с тобою, Федон?
Ф е д о н. Из тамошних граждан - этот самый Апол-
лодор, Критобул с отцом, потом Гермоген, Эпиген, Эс-
хин, Антисфен. Был и пэаниец Ктесипп, Менексен
и еще кое-кто из местных. Платон, по-моему, был
нездоров.
Э х е к р а т. А из иноземцев кто-нибудь был?
Ф е д о н. Да, фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из
Мегар - Евклид и Терпсион.
Э х е к р а т. А что же Клеомброт и Аристипп?
Ф е д о н. Их и не могло быть! Говорят, они были на
Эгине в ту пору.
Э х е к р а т. И больше никого не было?
Ф е д о н. Кажется, больше никого.
Э х е к р а т. Так, так, дальше! О чем же, ты говоришь,
была у вас беседа?
Ф е д о н. Постараюсь пересказать тебе все с самого
начала.
Мы и до того - и я, и остальные - каждый день
непременно навещали Сократа, встречаясь ранним
утром подле суда, где слушалось его дело: суд стоит
неподалеку от тюрьмы. Всякий раз мы коротали время
за разговором, ожидая, пока отопрут тюремные двери.
Отпирались они не так уж рано, когда же наконец от-
пирались, мы входили к Сократу и большею частью
проводили с ним целый день. В то утро мы собрались
раньше обыкновенного: накануне вечером, уходя из
тюрьмы, мы узнали, что корабль возвратился с Делоса.
Вот мы и условились сойтись в обычном месте как можно
раньше. Приходим мы к тюрьме, появляется приврат-
ник, который всегда нам отворял, и велит подождать и не
входить, пока он сам не позовет.
- Одиннадцать, - сказал он, - снимают оковы
с Сократа и отдают распоряжения насчет казни. Каз-
нить будут сегодня.
Спустя немного он появился снова и велел нам войти.
Войдя, мы увидели Сократа, которого только что рас-
ковали, рядом сидела Ксантиппа - ты ведь ее знаешь -
с ребенком на руках.
Увидев нас, Ксантиппа заголосила, запричитала, по
женской привычке, и промолвила так:
1 2 3 4 5