Что ж, остальное придется отложить на потом. Задержавшись
на Хэлвине взглядом, словно все еще недоумевая, сон это или
явь, мать и дочь поспешили к сестрам и, отвечая на приветствия,
влились в процессию монахинь. Тогда Кадфаэль покинул крыльцо,
где он стоял все это время, выступил вперед, взял Хэлвина под
локоть и повел его, тихонько, ласково, как ребенка, вставшего
среди ночи с постели, да так и застывшего во сне, - назад в
отведенные им покои.
- Она жива! - в который раз произнес Хэлвин, сидя на
краешке кровати неподвижно и очень прямо. Снова и снова он
возвращался мыслями к дарованному ему чуду и от избытка чувств
восклицал, не то вознося благодарственную молитву, не то просто
давая выход безудержному ликованию: - Она жива! Меня обманули,
обманули! Она не умерла!
Кадфаэль не проронил ни единого слова. Для откровенного
разговора о том, что стояло за этим поразительным открытием,
время еще не пришло. Пока в потрясенной душе Хэлвина не было
места ничему, кроме до краев заполнившей ее радости, что
Бертрада жива и здорова и нашла себе тихое, безопасное
пристанище - она, чью безвременную кончину он столько лет
оплакивал, не находя себе оправдания; и к этой радости
примешивалось недоумение и горькая обида за то, что его так
долго держали в неведении, обрекли на пожизненную скорбь.
- Я должен поговорить с ней, - сказал Хэлвин. - Я не
могу уйти, пока не поговорю с ней.
- Конечно, - поговоришь, - успокоил его Кадфаэль.
Иначе и быть не могло, все должно наконец разъясниться.
Судьба свела их лицом к лицу, и они узнали друг друга, этого у
них никто не отнимет: накрепко прибитая крышка гроба вдруг
открылась, и все тайны выползли наружу, и теперь никому не
удастся потихоньку затолкать их обратно и снова придавить
крышкой.
- Мы не сможем тронуться в путь сегодня, - сказал
Хэлвин.
- И не надо. Hаберись терпения, побудь тут, - ответил
ему Кадфаэль. - Я попробую получить аудиенцию у матери
аббатисы.
Аббатиса Фарвеллская, призванная епископом де Клинтоном из
Ковентри возглавить его новую обитель, была пухленькая,
кругленькая, про таких говорят "пампушечка", с полным румяным
лицом и проницательным взглядом черных глаз: в нем читалось
умение мгновенно взвешивать и оценивать все, что попадает в
поле зрения, и чувствовалась убежденность в справедливости этой
оценки. Она сидела, непреклонно выпрямив спину, на скамье без
подушек в своей небольшой, скромно обставленной комнате, и при
появлении Кадфаэля закрыла лежавшую перед ней книгу.
- Добро пожаловать, брат, мы к вашим услугам. Сестра
Урсула уже доложила мне, что вы монахи бенедиктинской
Шрусберийской обители Святых Петра и Павла. Я намеревалась
пригласить тебя и твоего спутника отобедать со мной сегодня и,
раз уж ты здесь, делаю это от всей души сейчас. Однако я
слышала, ты опередил меня и сам просил дозволения встретиться
со мной. Полагаю, не без причины. Присаживайся, брат, и поведай
мне о своем деле.
Кадфаэль сел на скамью, прикидывая мысленно, насколько
откровенным он может быть с ней. Она несомненно обладала даром
угадывать, что было недоговорено, но, с другой стороны, кажется
умела хранить тайну и не стала бы посвящать других в то, о чем
догадалась сама.
- Я пришел, чтобы просить тебя, преподобная мать
аббатиса, разрешить свидание моему спутнику, брату Хэлвину, и
сестре Бенедикте.
Он видел, как подскочили вверх ее брови, но маленькие
умные глаза смотрели по-прежнему невозмутимо.
- В молодые годы, - объяснил Кадфаэль, - они были
близко знакомы. Он состоял на службе у ее матери, они жили в
одном доме, под одной крышей, юноша и девушка, ровесники - ну
и, конечно, влюбились друг в друга. Hо ее мать наотрез отвергла
просьбу Хэлвина отдать девушку ему в жены и сделала все, чтобы
разлучить их. Хэлвина отстранили от службы и запретили видеться
с девушкой, а саму ее выдали замуж за того, кому ее семья
больше благоволила. Ее дальнейшая жизнь тебе, конечно,
известна. Хэлвин же поступил в нашу обитель, движимый, не
исключаю, ложными побуждениями: отчаяние - плохой поводырь для
того, кто становится на стезю духовной жизни; но не тебе мне об
этом рассказывать, таков путь многих, кто после снискал
уважение и почет своим преданным служением Господу и стал
достойнейшим сыном или дочерью своей обители. Таков путь брата
Хэлвина. Таков, ничуть не сомневаюсь, и путь Бертрады де Клари.
Он заметил, как при звуке этого имени в ее глазах
вспыхнули искорки. О своих подопечных она знала все или почти
все, но если ей и было известно об этой женщине больше, чем он
рассказал, она не выдала себя ни словом, ни жестом и спокойно
выслушала его до конца.
- Боюсь, - заметила она, - что история, которую ты мне
поведал, может в скором времени повториться уже в другом
поколении. Обстоятельства, правда, несколько иные, но развязка
может быть той же. Так что лучше заранее подготовиться и
подумать, как нам поступить.
- Да, это я тоже понимаю, - закивал Кадфаэль. - И ведь
тебе уже пришлось принять какое-то решение, не так ли? С той
ночи, когда девушка, не помня себя, постучалась в вашу обитель,
прошло достаточно времени. В Вайверсе такой переполох поднялся
- там, поди, второй день никто покоя не знает, с ног сбились,
ищут ее по всей округе...
- Hе думаю, не думаю, - мягко остановила его аббатиса.
- Еще вчера я послала известие ее брату, что она у нас, в
полной безопасности, и просит его лишь о том, чтобы он позволил
ей немного побыть в мире и покое, на досуге обо всем подумать,
помолиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70