II
Стремительный бросок через континент в краденом «рено»; ночь, проведенная Профейном в тюрьме неподалеку от Генуи, где полицейские приняли его за американского гангстера; совместная пьянка, которая началась в Лигурии и закончилась намного южнее Неаполя, на выезде из которого у них полетела коробка передач; неделя в ожидании, когда ее починят, проведенная на острове Искья в полуразрушенной вилле, где обитали друзья Стенсила – монах-расстрига по прозвищу Феникс, который занимался разведением гигантских скорпионов в мраморных штольнях, куда раньше римская знать сажала провинившихся наложниц и мальчиков, и поэт Синоглосса, несчастный гомосексуалист-эпилептик, который в эти не по сезону жаркие дни апатично бродил среди потрескавшихся от землетрясений мраморных глыб и расщепленных молниями сосен на фоне взъерошенного умирающим мистралем моря; прибытие на Сицилию и малоприятная встреча на горной дороге с местными бандитами (от которых их спас Стенсил при помощи непристойных сицилийских анекдотов и бутылки виски); однодневное плавание из Сиракуз в Валлетту на пароходе «Звезда Мальты», где Стенсил умудрился проиграть в покер сотню долларов и запонки розовощекому священнику, назвавшемуся Робином Птипуэном; и непоколебимое молчание Паолы на протяжении всего пути, – в этом не было ничего такого, что бы им хотелось удержать в памяти. Их влекла только Мальта – кулак, в котором зажата веревочка йо-йо.
Ежась от холода и зевая, они приплыли в Валлетту дождливым утром. И сразу отправились к Мейстралю, ни о чем не вспоминая, не предвкушая особой радости, безразличные и скучные, как мелкий дождь. Мейстраль спокойно приветствовал их. Было решено, что Паола останется у него. Стенсил с Профейном планировали остановиться в отеле «Финикия», но при цене номера 2 фунта 8 шиллингов в сутки урон, нанесенный шустрым Робином Птипуэном, был слишком ощутим. И они остановили свой выбор на меблированных комнатах в районе Гавани.
– И что дальше? – спросил Профейн, швырнув свой матросский вещмешок в угол.
Стенсил надолго задумался.
– Мне, конечно, нравится жить за твой счет, – вновь заговорил Профейн. – Но вы с Паолой обманом заманили меня сюда.
– Сначала разберемся с делами, – сказал Стенсил. Дождь перестал, Стенсил заметно нервничал. – Надо поговорить с Мейстралем. С Мейстралем.
Разговор с Мейстралем состоялся только на следующий день, после затянувшегося на все утро поединка с бутылкой виски, в котором победа осталась за Стенсилом. До комнаты в полуразрушенном доме он шел в сияющем блеске пасмурного дня. Свет струился по его плечам мелкими капельками. Колени у Стенсила дрожали.
Однако говорить с Мейстралем оказалось совсем несложно.
– Стенсил видел вашу исповедь, предназначенную для Паолы.
– Тогда вы знаете, – сказал Мейстраль, – что своим появлением на свет эта исповедь обязана некоему Стенсилу.
Стенсил опустил голову.
– Возможно, он его отец.
– В таком случае, мы с вами братья.
У Мейстраля обнаружилось вино, которое пришлось весьма кстати. Повествование Стенсила затянулось далеко за полночь, и при этом он то и дело едва не срывался на крик, как будто наконец получил возможность оправдать всю свою жизнь. Мейстраль хранил вежливое молчание и терпеливо ждал продолжения всякий раз, когда в рассказе Стенсила возникала заминка.
В ту ночь Стенсил изложил всю историю V. и еще больше укрепился в своем давнем подозрении, что она сводится лишь к постоянно возникающему инициалу да нескольким неодушевленным предметам. Только однажды, когда он пересказывал историю Мондаугена, Мейстраль прервал его:
– А, тот самый стеклянный глаз.
– Вы… – Стенсил вытер пот со лба. – Вы слушаете как священник.
– Занятно, – улыбнулся Мейстраль. И когда Стенсил закончил, сказал:
– Вы читали мою апологию. Кто же из нас священник? Мы исповедались друг другу.
– Только не Стенсил, – уперся Стенсил, – Это се исповедь.
Мейстраль пожал плечами:
– Зачем вы приехали? Она же мертва.
– Он должен это выяснить.
– Мне так и не удалось найти тот погреб. Даже если бы я его нашел, толку было бы не много – там, наверное, все давно перестроили. Необходимое вам свидетельство лежит глубоко под землей.
– Да, слишком глубоко, – прошептал Стенсил. – Стенсил уже давно во всем этом увяз.
– Л я заблудился.
– Может, вам это привиделось?
– Вполне возможно. Всегда сначала заглядываешь внутрь себя, верно? Чтобы понять, чего не хватает, какой пробел можно заполнить с помощью «видения». В тот момент моя душа представляла из себя один сплошной пробел и у меня был слишком большой выбор.
– Вы только что вернулись из…
– Да, я думал о Елене. Латинянам свойственно все облекать в сексуальные покровы. Смерть становится прелюбодеем или соперником, возникает потребность увидеть хотя бы одного поверженного соперника… Но я к тому времени слишком пропитался чужой культурой. Настолько, что, наблюдая происходящее, уже не мог ощущать ни ненависти, ни торжества.
– Только жалость. Вы это имеете в виду? По крайней мере, если судить по тому, что Стенсил прочитал. Вычитал. Не знаю…
– Скорее пассивность. Безразличие, свойственное камню. Инертность. Я вернулся – нет, скорее, вошел в состояние камня, насколько это было возможно.
Через какое-то время Стенсил просветлел и сменил направление:
– Знак. Гребень, туфля, стеклянный глаз. Дети.
– Я не обращал внимания на детей. Я смотрел в основном на вашу V. Я не вглядывался в лица детей и не узнал никого из них. Нет. Возможно, некоторые не дожили до конца войны, а некоторые потом эмигрировали. Можете поискать их в Австралии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196