выпрыгнуть из окна.
С этими словами Уинсам поправил галстук и приготовился прыгать.
– Слушай, – сказал появившийся из кухни Хряк Бодайн, – разве ты не знаешь, что жизнь – это самое прекрасное, что у тебя есть?
– Это я уже слышал, – ответил Уинсам и прыгнул. Но он забыл о пожарной лестнице тремя футами ниже. К тому моменту как он поднялся и перенес ногу через перила, Хряк успел выскочить в окно. Уинсам уже второй раз пытался упасть, когда Хряк поймал его за ремень.
– Да погоди ты, – крикнул Хряк.
Писавший во дворе пьянчужка глянул вверх и заорал, созывая всех на просмотр самоубийства. В домах вспыхнул свет, открылись окна, и у Хряка с Уинсамом появилась аудитория. Уинсам висел, сложившись как перочинный нож, безмятежно взирал на пьянчужку и поливал его отборной бранью.
– Может, отпустишь, – немного погодя предложил он Хряку. – Руки еще не устали?
Хряк признался, что да, устали.
– Кстати, – добавил он, – я тебе не рассказывал про упаковщика коки, пьяного кокни и сладкие соки?
Уинсама разобрал смех, и Хряк мощным рывком перевалил его через низенькие перила на площадку пожарной лестницы.
– Так нечестно, – заявил Уинсам отдувавшемуся Хряку. Вырвался и помчался вниз по лестнице. Хряк, сопя как кофеварка-эспрессо с поврежденным клапаном, последовал за ним секундой позже, Он поймал Уинсама двумя этажами ниже; Уинсам стоял на перилах, зажав пальцами нос. Хряк перекинул Руни через плечо и угрюмо потащил по пожарной лестнице вверх. Уинсам вывернулся и сбежал еще на этаж вниз.
– Сойдет, – крикнул он. – Целых четыре этажа. Высота нормальная.
Во дворе любитель рок-н-ролла вновь врубил радио. «Не будь жестокой», запел Элвис Пресли, создавая музыкальный фон сцене. До Хряка донесся приближавшийся вой полицейских сирен.
Они продолжали бегать вверх и вниз, то и дело выскакивая на пожарную лестницу. Через некоторое время у обоих закружились головы, и оба стали глупо хихикать. Зрители подбадривали их криками. В Нью-Йорке происходит так мало интересных событий. Полицейские с сетями, прожекторами и лестницами вломились во двор.
В конце концов Хряк зажал Уинсама на первой площадке пожарной лестницы – на высоте примерно в пол-этажа над землей. К этому времени легавые успели растянуть сеть.
– Все еще хочешь прыгать? – спросил Хряк.
– Да, – сказал Уинсам.
– Валяй, – разрешил Хряк.
Уинсам прыгнул ласточкой, рассчитывая приземлиться на голову. Разумеется, угодил в сеть. Подскочил, вялой куклой плюхнулся обратно, после чего на него легко надели смирительную рубашку и повезли в Белльвью.
Хряк вдруг вспомнил, что он уже восемь месяцев в самоволке, сообразил, что легавых можно рассматривать как своего рода сухопутный береговой патруль, развернулся и стремительно вскарабкался по пожарной лестнице к окну Рэйчел, вынудив добропорядочных граждан тушить свет и слушать Элвиса Пресли. Забравшись в квартиру, он решил надеть старое платье Рэйчел, повязать платок и говорить фальцетом, если легавым вздумается подняться для выяснения обстоятельств. Тогда они в тупости своей обязательно примут его за женщину.
V
В Айдл-уайлде толстая трехлетняя девочка, сидя на усыпанном перхотью плече отца, дожидалась разрешения запрыгать по бетонированной дорожке к самолету, выполнявшему рейс Майами – Гавана – Сан-Хуан, и брезгливо посматривала через полуопущенные веки на толпу родственников, собравшихся на проводы. «Кукарачита, – сюсюкали родственники, – до встречи, пока».
В предотлетные часы аэропорт был переполнен. Передав по радио сообщение для Эстер, Рэйчел наугад рыскала в толпе, надеясь найти скрывшуюся подругу. В конце концов остановилась рядом с Профейном у ограждения.
– Мы прямо как ангелы-хранители.
– Я проверил рейсы «Пан-Америкэн» и других больших компаний, – сказал Профейн. – На них все билеты были проданы за несколько дней. Остается только утренний рейс компании «Англо-эйрлайнз».
По радио объявили посадку; на взлетной полосе стоял потрепанный и еле различимый в слепящем свете прожекторов самолет DC-3. Открыли проход, и заждавшиеся пассажиры двинулись к самолету. Друзья пуэрториканской малышки пришли с маракасами, трещотками и барабанчиками. Они повели девочку к самолету сплоченным эскортом телохранителей. Редкие полицейские пытались помешать шествию. Кто-то из провожавших запел, другие подхватили, и вскоре пели уже все.
– Вон она, – закричала Рэйчел.
Эстер проскочила между рядами автоматических камер хранения и лавировала в толпе; Слэб вертелся у нее под ногами. Эстер, рыдая в голос и оставляя за собой мокрый след из капель одеколона, которые сочились из дорожной сумки и тут же испарялись на горячем бетоне, моментально затерялась среди пуэрториканцев. Рэйчел ринулась за пей и, огибая подвернувшегося полицейского, с размаху налетела на Слэба.
– Ух, – выдохнул Слэб.
– Что ты еще придумал, дубина? Слэб придержал Рэйчел за руку.
– Пусть идет, – сказал он. – Она так решила.
– Это ты ее вынудил, – набросилась на него Рэйчел. – Хочешь полностью подчинить ее себе? Не сумел сладить со мной и нашел девочку послабее, себе под стать? Переноси свою дурь на холсты, а ее оставь в покое.
Вот так и получилось, что Шальная Братва устроила легавым веселенький вечер. Раздались трели свистков. На середине пути от ограждения к самолету разразилась мелкомасштабная стычка.
Ну и ничего страшного, верно? На дворе август, а легавые и впрямь не жалуют пуэрториканцев. Сложный полиритмический перестук ритм-группы, сопровождавшей Кукарачиту, превратился в сердитое жужжание стаи саранчи на подлете к плодородному полю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196