...Возможно, Россия умышленно пошла на увольнение в запас солдат и матросов, дабы лишний раз показать всему миру, что русские воевать с Японией не собираются, а любой конфликт можно разрешить мирным путем. Но все случилось иначе...
Последующий анализ обстановки, проделанный уже советскими специалистами, показал, что положение нашего флота на Дальнем Востоке не было безвыходным. Дабы успешно противостоять эскадрам адмирала Того, требовалось стратегически верно дислоцировать корабли. Следовало собрать во Владивостоке сильнейшие крейсера, усилив их быстроходными броненосцами, оставив в обороне Порт-Артура лишь устаревшие корабли с малым ходом. В этом случае самая действенная, самая маневренная часть нашего флота не была бы оторвана от главной базы метрополии, она обрела бы ту боевую активность, какой не могли обеспечить всего лишь четыре крейсера отряда Рейценштейна. Тактические выгоды крейсерской войны могли бы сыграть главную роль в общей стратегии всей войны...
Снова и снова в отряде поминали Макарова:
- Степан Осипыч, господа, не слишком-то уповает на броненосцы, считая, что крейсерами можно выиграть борьбу на море скорее и легче этих дорогостоящих утюгов...
Вслед за эвакуацией владивостокской колонии японцев произошло их удаление из Порт-Артура, схожее с паническим бегством. Китайская императрица Цыси убеждала Токио в своем строгом нейтралитете, но ее бандиты-хунхузы уже взламывали рельсы на КВЖД. 18 января А. И. Павлов, русский посол в Корее, известил Петербург о том, что в порту Мазанпо японцы выгружают с кораблей телеграфные столбы, лошадей и гурты ячменя. Корейский император тоже объявил нейтралитет. Под занавесом этого липового "невмешательства" самураи захватили все телеграфы в Корее, оборвали провода связи, не нарушив лишь линию Сеул - Чемульпо, где стоял наш крейсер "Варяг". Посол слал тревожные телеграммы в Петербург и в Мукден (наместнику Алексееву). Как и положено, отправку каждой телеграммы японцы заверяли квитанцией, но телеграммы отправлены ими не были. Павлов вызвал в Сеул командира "Варяга".
- Всеволод Федорович, - сказал он Рудневу, - я не уверен, что Петербург информирован о нашем положении, и потому канонерку "Кореец", стоящую в Чемульпо с вашим крейсером, хорошо бы отправить в Порт-Артур с дипломатической почтой.
- Я, - отвечал Руднев, - вообще не понимаю, зачем наместник заслал моего "Варяга" в Чемульпо, а "Маньчжур" и "Сивуч" застряли в китайских портах... Не кажется ли вам, господин посол, что эти корабли уже обречены на гибель? В лучшем случае мы будем интернированы.
- Ну, - сказал Павлов, - до этого не дойдет. Японцы за последние годы цивилизовались достаточно, если разрыв и случится, то прежде последует официальное объявление войны...
В эти дни в отряде крейсеров Владивостока появился ее начальник Рейценштейн, за которым мичман Житецкий таскал такой разбухший портфель, будто в его недрах уместились все вопросы войны и мира. Панафидин спросил приятеля:
- Чего хорошего, Игорь?
- Пришло время перекрашиваться.
- В какой колер?
- Очевидно, в зеленовато-серый...
Начался срочный аврал, и Владивосток - тысячами окон и глаз - издали наблюдал, как прекрасные "белые лебеди" быстро превращаются в серые и строгие тени. Было неясно, о чем Рейценштейн беседовал с командирами крейсеров, но многие видели в его руках книгу лейтенанта Н Н. Хлодовского "Опыт тактики эскадренного боя", только что выпущенную в Петербурге.
- До чего мы дожили? - гневался он. - Куда же, черт побери, смотрела цензура? Какой-то лейтенант осмеливается поучать нас, заслуженных адмиралов. Какая распущенность...
Этот выпад против старшего офицера "Рюрика" вызвал недовольство каперангов, и Трусов вступился за Хлодовского:
- Не пойму причин вашего гнева, Николай Карлович, паче того, выводы моего старшего офицера Хлодовского смыкаются с мнениями адмирала Макарова. Не лучше ли нам, готовя корабли к войне, обсудить деловые вопросы. В частности, о запасах угля, об изъятии с крейсеров всякого дерева...
Стемман с удовольствием объявил Панафидину:
- Ну, Сергей Николаевич, пришло время списать вашу виолончель на берег, как непригодную для корабельной службы.
- А куда ж я дену ее? - обомлел Панафидин. - Инструмент старый, цены ему нету... ведь это же "гварнери"!
На лице Стеммана читалось явное злорадство.
- Не знаю, не знаю, - вздыхал он, вроде сочувствуя. - Но еще не встречал я такого музыканта, который бы сознался, что его инструмент соорудил слесарь Патрикеев... даже в одесских шалманах играют на скрипках Страдивари!
Матросы утешили Панафидина тем, что на крейсере полно всяких закоулков, о которых даже главный боцман не знает:
- Только не теряйте хладнокровия! Спрячем так, что и жандармы не сыщут. Будет вашей виолончели и тепло и сухо. Утром на вопрос Стеммана мичман отозвался:
- Нету виолончели! Хотя, честно говоря, рояль в кают-компании даст больше жару, нежели мой несчастный "гварнери"...
Офицеры "Богатыря" завели скучнейшую беседу о начавшемся падении курса русского рубля. Недоумевали:
- Верить ли, что за наш рубль дают уже полтину?
* * *
С этим же вопросом Панафидин навестил своего кузена.
- Увы, - отозвался Плазовский, - получается как у Салтыкова-Щедрина: это еще ничего, если в Европе за рубль дают полтину, будет хуже, если за рубль станут давать в морду!..
- Похоже, что война неизбежна, Даня?
- Похоже. Даже очень похоже...
За дружным столом крейсера "Рюрик" неожиданно возник спор; начал его доселе неприметный мичман Щепотьев, младший штурман. Никто его за язык не тянул, он сам завел речь на тему, что предстоящая война с Японией, как и любая другая война, не вызывает в нем ничего, кроме отвращения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15