- Что за обед? - осведомился у него генерал.
Возле плиты с грохотом свалил охапку дров губернаторский дворник Евсей Жабин (10 лет каторги за святотатство).
- Тише, - поморщился Ляпишев, - люди еще спят...
К нему подошла чистенькая горничная Фенечка Икатова, его давняя пассия (12 лет каторги за отравление мышьяком барыни, которая вздумала ревновать ее к своему мужу).
- Михаил Николаевич, кофе или какава? - спросила она.
- Чай, - кратко отвечал Ляпишев...
Минуя канцелярию, где сидел писарь из князей Максутовых (15 лет за расхищение казенных денег), губернатор продвинулся в кабинет, там и застегнул мундир на все пуговицы. Потом он пригладил ладонью прохладную обширную лысину и, расправив бороду надвое, уселся за стол. Фенечка Икатова принесла ему не только чай, но и самые свежие сахалинские сплетни:
- Вчерась из Корсаковска японский консул заявился. Сказывали, что япошки, живущие в нашем городе, собираются фотографию открывать, всех на карточки сымать будут.
- Ерунда какая! - ответил Ляпишев. - Можно подумать, у нас все уже есть, только фотоателье не хватает.
- Ночью, - продолжала оповещать его Фенечка, - на Рельсовой одного сквалыгу пришили, сколько взяли - неизвестно, а на базаре мертвяка нашли. Прокурор Кушелев уже выехал...
Недавно Ляпишев спровадил на материк Софью Блюфштейн, известную под именем Сонька Золотая Ручка, которой приписывали на Сахалине генеральное руководство грабежами и убийствами, но и без этой аферистки число преступлений не убавилось. Тут явился заместитель Ляпишева по гражданской части статский советник Бунге, принеся скорбную весть: бежали 319 каторжан, а поймано лишь 88 человек... Бунге сказал:
- Я не знаю, как быть. Давайте в отчете на материк напишем, что бежало двести, а сотню уже переловили. Все равно ведь в нашей бухгалтерии сам дьявол не разберется.
- Да нет, - сказал Ляпишев. - Надо быть честным. От этих приписок и недописок не знаешь, где право, а где лево.
Бунге протянул ему газету "Амурский край". На первой же странице жирным шрифтом был выделен подзаголовок статьи: "САХАЛИН РАЗБЕГАЕТСЯ". Губернатор пришел в отчаяние:
- Не могу! Голова раскалывается. Вот уеду в отпуск и ей-ей уже не вернусь на Сахалин, чтоб он треснул.
- Раньше было проще, - посочувствовал ему заместитель. - Бежал. Поймали. Повесили. А теперь пошли всякие гуманные веяния. Развели сопливый либерализм... уж и повесить человека нельзя! Сразу поднимается вой: палачи, кровопийцы, сатрапы! А их бы вот сюда, на наше место... Кстати, Кабаяси в городе.
- Уже извещен. Что консулу надобно?
- А разве японцы скажут честно? Телеграф всю ночь работал, - доложил Бунге. - "Ярославль" уже на подходах к Владивостоку, Слизов со своей Жоржеткой возвращается из отпуска...
Вечером Ляпишев без всякой охоты принял японского консула. Кабаяси просил у него разрешения на открытие в селениях Сахалина магазинов с товарами фирмы "Сигиура".
- Господин консул, - устало отвечал Ляпишев, - вы часто просите у меня согласия на открытие магазинов. Я каждый раз даю вам разрешение. Но магазинов "Сигиура" до сих пор нет. А вы опять приходите ко мне с вопросом о разрешении магазинов.
Кабаяси с улыбкой выслушал губернатора:
- Мы, японцы, хотели бы выяснить насущные вопросы сахалинского рынка. Если мы хорошо изучили, что нравится женщинам Парижа или что любят китайцы в Кантоне, то мы никак не можем уловить потребности жителей вашего Сахалина.
- Конечно, - отвечал Ляпишев, - здесь неуместна распродажа вееров, как не нужны и кимоно для каторжанок. Но мы не откажемся от ваших фруктов, от вашего превосходного риса. А зачем вам понадобилась фотография в Александровске?
Кабаяси восхвалил красоту сахалинских пейзажей. По его словам, если издать альбом с видами Сахалина и местных типов, его мигом раскупят японцы, а выручку от продажи альбомов консул согласен поделить с губернским управлением Сахалина.
- Не надо нам выручки, - сказал Ляпишев, поднимаясь из-за стола. - Я не ручаюсь за красоту сахалинских пейзажей, но сахалинские типы... Лучше бы мои глаза их никогда не видели!
Он покинул кабинет, но задержался в канцелярии, где князь Максутов доложил, что принята телеграмма из Николаевска:
- На Амуре уже поймали четырнадцать беглецов... Может, вам будет угодно задержать отправку отчета в Приамурское генерал-губернаторство? Подождем, пока не выловят побольше.
- Я такого же мнения, - согласился Ляпишев. - Будем надеяться, что выловят еще многих.
Ляпишев прошел в свои комнаты и, сняв мундир, вызвал Фенечку:
- "Ярославль" уже на подходе... Куда мы распихаем еще восемьсот негодяев - ума не приложу! О господи, как мне все это осточертело, и не знаю, когда это все кончится...
Политическая каторга на Каре просуществовала до 1890 года. Незадолго до ее ликвидации возникла для "политиков" каторга на Сахалине, длившаяся 18 лет (1886-1903). За этот немалый срок через Сахалин прошел 41 человек, из них умерли пятеро, а трое покончили самоубийством, не выдержав издевательств местных сатрапов. Приравненные к разряду уголовников, революционеры недолго сидели в тюрьмах, ибо Сахалин всегда нуждался в честных и грамотных людях. Именно трудами "политиков" были заведены на каторге детские школы, метеостанция давала на материк точные сводки погоды, наконец, среди них оказались ученые, они много печатались в научных изданиях, их труды по этнографии Сахалина переводились на европейские языки. Ляпишев, не в пример другим губернаторам, говорил политическим "вы", он не боялся, в нарушение всяких инструкций, выплачивать "политикам" жалованье, не гнушался подать им руку, чего никогда не делали его чинодралы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22