- Я не выдержу! Всю ночь в моей спальне бегали крысы. Опять дожди, дожди... А у меня что-то с печенью.
- У меня тоже, - вяло отозвался Наполеон. - Я жду О'Меара и скажу ему, чтобы он прописал вам каломель... Сегодня на рассвете я слышал далекий гул пушечных выстрелов.
- Да, - ответила женщина, - кажется, это стреляли корабли. Маршан уже поехал за брюквой в Джемстоун, уж этот пройдоха как следует вынюхает там все новости...
Во время обеда придворные были счастливы предложить ему салфетку или убрать пустую тарелку, а Наполеон принимал ухаживания так, будто родился в колыбели Бурбонов или Габсбургов. При этом оставался внимателен даже к пустякам.
- Бертран, ваша поза может нравиться только вам.
- Извините. Я нечаянно прислонился к стене.
- Я вас уважаю, но сидеть позволяю лишь в том случае, когда я лежу. А когда я сижу, все обязаны стоять. Это золотое правило подтверждено практикою монархов всего мира...
После обеда он мурлыкал песню нищих итальянских лаццарони. За этим занятием его и застала радостная Монтолон.
- Маршан вернулся, - сообщила она. - Джемстоун гудит с утра, словно улей. Оказывается, вчера русский бриг просил свидания с де Бальменом, который, будучи извещен об этом с эскадры, всю ночь не спал, составляя реляции для своего царя. А утром англичане, не успев отмолиться, палили по бригу с "Конкерора" из пушек, и теперь Гудсон Лоу клятвенно заверяет Бальмена, что "Конкерор" отогнал залпами лишь бродячее судно. Русских же кораблей у острова вообще не бывало...
- А! Как я рад этому скандалу... Наконец-то мои тюремщики оскорбили не только меня, но задели и честь царя Александра в лице его уполномоченного... Прелесть моя, - нежно произнес Наполеон, - позовите ко мне своего мужа.
После секретной беседы с императором Шарль Тристан Монтолон навестил в Джемстоуне русского комиссара. Баль-мен проявил любопытство к ртутным препаратам, которыми О'Меара лечил от "завалов" больную печень Наполеона.
- Скажите императору, что пожар Москвы не будет забыт русским народом, но в нашем образованном обществе уже складывается искреннее сочувствие к его трагической судьбе.
- Пожар Москвы, - подхватил Монтолон, - многое повернул в ложную сторону. Теперь мой император признает, что, вступив в Вильно, ему не надо было двигать армию на Смоленск, ему следовало из Вильно диктовать условия мира...
Монтолон ранее возглавлял французскую разведку в Германии, и теперь им, двум конспираторам, вроде бы и не стоило притворяться. Все уже давно ясно, как и этот вопрос:
- Что привело вас ко мне, граф Монтолон?
- Распоряжение императора. Он составил обширное письмо для Александра и просит вас найти верный и тайный способ переправить его в Петербург лично в руки царя...
Бальмен ответил, что комиссаров Европы обязали присягою каждую строчку Наполеона показывать прежде Лоу.
- А каков Лоу педант, в Лонгвуде извещены достаточно...
Монтолон еще не закончил своей прелюдии:
- Вы и сами, конечно, знаете, что в Тильзите и Эрфурте мой император с вашим говорили о будущей политике мира не только то, что вошло в протоколы, а из протоколов механически перейдет в историю. Между ними возникло, я бы сказал, немало интимных политических связей, которые не должны быть известны истории. Раскрытие же этих тайн повлекло бы за собою некоторые осложнения для русского кабинета...
Желтый попугай, соскочив с жердочки, пролетел над столом и уселся на отставленный палец русского комиссара.
- Вы меня, кажется, шантажируете?
- Нисколько, - поклялся Монтолон.
- Но ваши слова...
- Они ведь тоже не для протоколов!
- Иначе говоря, - констатировал де Бальмен, - сверженный император желает вступить в официальную, но сугубо секретную переписку с российским кабинетом... Ради чего?
Этот вопрос графа Монтолона не смутил:
- Я думаю, еще не все потеряно... Еще возможны всякие конвульсии в политике. Но история нашего века не будет дописана, если Бонапарты не вернутся на престол Франции.
- Возможно, - кивнул комиссар. - Но вряд ли при нынешних обстоятельствах может возникнуть политическая ось: ПЕТЕРБУРГ - ЛОНГВУД... Это было бы просто смешно!
- Я не все сказал, - вкрадчиво произнес Монтолон. - Вы возьмите письмо, и Наполеон согласен отсчитать для вас миллион золотом. Потом можете просить еще... миллионы!
Подозрения Лоу о нераскрытых источниках богатства династии Бонапартов, кажется, подтверждались. Бальмен задумчиво гладил хохолок на головке умного попугая.
- У себя на родине, я не считаюсь богатым. Но слыву за честного человека. Иначе, согласитесь, меня в эту "дыру" и не послали бы... Оставим миллионы в покое! Но возьми я письмо Наполеона, и это грозит мне крахом судьбы.
- Да, крахом, - отвечал Монтолон. - Мой император предвидел ваши опасения и просил успокоить вас, наказание будет условным, затем последует небывалый взлет вашей карьеры. Над затухающими головешками Москвы именно вы объедините пожатия двух великих монархов и сердца двух примирённых наций... За вами последнее слово, граф!
- Мое последнее слово таково: все, что здесь было сказано, я никогда не оставлю в тайне от Петербурга...
Наполеон после этого опустошил курятник, безжалостно расстрелял в упор ласковую козочку графини Монтолон, своей последней в жизни фаворитки. Когда женщина разрыдалась от горя, он грубо накричал на нее:
- Перестаньте лить слезы, мадам! Не сидеть же мне тут без дела. Должен же я кого-нибудь убивать...
И опять за окнами Лонгвуда вечерело. Наполеон блуждал вокруг громадного бильярда, бессмысленно передвигая шары руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22