Мервин ПИК
ТАНЕЦ В ПОЛНОЛУНИЕ


Я не знаю, что меня тогда разбудило, - то ли полная луна, то ли
грусть, что обуревала мою душу и разукрашивала сны. Вполне возможно,
скорбь сделалась невыносимой и нарушила мой покой, но, когда я проснулся,
внезапно исчезла.
Обстоятельства, из-за которых я разошелся со своей женой, не имеют к
моему рассказу никакого отношения. По правде говоря, я попросту не в силах
говорить об этом. Достаточно будет того, что вопреки нашей злополучной
любви, а может быть, именно из-за нее мы разошлись; однако, как вскоре
станет ясно, этот акт отчаяния обернулся в итоге сущим адом.
Перед тем как лечь в постель, я раздвинул шторы, и теперь в окно
струился лунный свет. Меня томило предчувствие беды, хотя поводов для него
вроде бы не имелось. Глаза мои были широко раскрыты. Прямо передо мной
возвышался у стены гардероб. Мой взгляд задержался на мгновение на одной
из его металлических ручек, и тут случилось нечто невообразимое, от чего у
меня сжалось сердце: дверная ручка начала медленно и беззвучно
поворачиваться.
Я не помню точно, о чем думал в тот миг, знаю лишь, что весь
пропитался страхом. Я не мог ни отвести взгляда от ручки, ни закрыть
глаза, и вынужден был, терзаясь собственным бессилием, наблюдать, как
приоткрывается потихоньку дверца гардероба. А затем в тишине летней ночи,
которую не будоражили ни крик совы, ни шелест листвы в соседнем лесу, из
глубины шкафа выплыли мой костюм, пиджак и брюки вместе с вешалкой,
выплыли и зависли в воздухе над туалетным столиком.
Удивительно, как я не сошел с ума и не закричал. Наверное, ужас
сдавил мне горло железной хваткой, и потому я не смог издать ни звука. На
моих глазах брюки соскользнули с вешалки и застыли в каких-нибудь двух
дюймах над полом, а следом, поводя плечами, вспорхнули со своего "насеста"
белый жилет и удлиненный черный пиджак. Опустевшая вешалка - безголовый,
безрукий, безногий призрак - сгинула в недрах гардероба, дверца которого
тут же плотно закрылась.
Рукава пиджака принялись завязывать на невидимом горле белый галстук,
в следующий миг костюм подался вперед, наклонился под углом примерно в
тридцать градусов, словно собираясь нырнуть, и устремился через комнату к
окну, сквозь которое вылетел на улицу. Не соображая, что делаю, я вскочил
с постели и успел заметить, как мой костюм миновал лужайку перед домом,
достиг близлежащей дубравы и растаял в темноте под деревьями.
Мне трудно судить, сколько я простоял у окна, глядя на опушку
дубравы, и как долго смотрел на дверную ручку шкафа, прежде чем набрался
мужества повернуть ее. Когда у меня наконец хватило духа распахнуть
дверцу, я увидел внутри лишь пустую деревянную вешалку.
Озадаченный, перепуганный до смерти, я забегал по комнате, а потом,
утомившись, рухнул на кровать. Только под утро мне удалось забыться сном.
Я проснулся, когда часы пробили полдень. Отовсюду доносились
знакомые, привычные звуки, за окном в зарослях плюща чирикали воробьи, на
дворе лаяла собака, где-то вдалеке урчал двигатель трактора. Полусонный, я
вспомнил ночной ужас вовсе не сразу, а добрую минуту спустя. Конечно, то
был самый настоящий кошмар! Никаких сомнений? Я отрывисто рассмеялся,
скинул с себя одеяло, поднялся и стал одеваться. Подойдя к шкафу, я на
мгновение заколебался. Сновидение было столь ярким, что даже при свете дня
будило в душе не слишком приятные отголоски; я посмеялся над собой, и от
этого смеха меня бросило в дрожь. Мне почему-то вспомнился ребенок,
который, изнемогая от страха, кричал во все горло: "Я тебя не боюсь! Я
тебя не боюсь!"
Открыв дверцу гардероба, я вздохнул с облегчением, ибо отчетливо
различил в царившем внутри полумраке свой вечерний костюм. Я взял твидовые
брюки и собирался уже притворить шкаф, когда заметил на одной из штанин
стебелек травы.
По натуре я человек аккуратный, можно даже сказать, слегка помешанный
на опрятности. Любая неряшливость, любая пылинка на одежде вызывает у меня
раздражение. Черт побори, подумал я, откуда взялась эта травинка, если я
чистил костюм всего лишь день или два тому назад? Ну да ладно; вероятно, я
был в тот день небрежен.
Мне трудно объяснить, почему, но я не стал никому рассказывать свой
сон. Быть может, причина в том, что мне отвратительно все мало-мальски
необычное и диковинное, и я заключил, возможно, ошибочно, что другие
испытывают схожие чувства. Однако воспоминание об ужасной ночи
преследовало меня с самого утра. Если бы не опасение, что меня сочтут
сумасшедшим, я бы, пожалуй, поведал кому-нибудь содержание своего
сновидения. Оно было не только пугающим, но и смехотворным, вызывало не
столько трепет, сколько улыбку. Впрочем, мне улыбаться не хотелось.
Прошло шесть дней, ничем не примечательных. На седьмые сутки, в
пятницу, я лег спать гораздо позже, чем обычно, поскольку друзья, с
которыми я обедал, задержались чуть ли не до полуночи, а когда они ушли, я
погрузился в чтение. Так что в спальню я отправился где-то около двух,
улегся, не раздеваясь, на постель и продолжал читать еще минут двадцать. К
тому времени меня уже начало клонить в сон.
Вставая, чтобы раздеться, я обнаружил, что мой взгляд невольно
обращается к шкафу, несмотря на то, что за эти дни я окончательно
уверился: оживший костюм мне лишь пригрезился. Однако пережитый страх
порой возвращался, и потому последнее, что я увидел перед тем как заснуть,
была, разумеется, дверная ручка.
1 2 3 4