Стало быть, меньше дармоедов!
– Пускай отлежится! – сказал Гурыня и для подкрепления своих слов треснул Огрызину по лбу, так, что та плюхнулась на задницу. – Тут его хрен найдут. Но гляди, продашь, падла, я те все восемь зенок по очереди выдавлю, вот этими! – Гурыня растопырил на обрубке свои черные крючковатые костяшки.
– А мне что! – ответила Огрызина. – Мне все до фига!
– Соображаешь.
Гурыня убежал.
Даже среди обитателей поселка Эда Огрызина выделялась своими необычайными способностями. Она рожала по шесть раз в году и всегда тройнями. Большинство ее детенышей погибало. Кое-кто уползал в развалины. Она никого не прогоняла, но никого и не удерживала. Да она и не помнила всех в лицо – поди, запомни этих паразитов проклятущих! Каждый – ни в папаш, ни в мамашу, а в черта с дьяволом и всех их сорзтничков. Эда ничего не знала да и никогда не слыхивала даже о мутациях и прочих ученых вещах. Для нее что было, то и было, то, значит, и должно было быть. Ей, и вправду, все было до фига.
– А ты дышишь? – спросила она у Пака. – Или околел случаем?
Пак дышал. Ему становилось лучше. Прав был Гурыня, предатель подлый, наведший на его ватагу туристов, решивших малость поохотиться в экзотических условиях. Прав!
Огрызина оглядела Пака и, решив, что не такой уж он и маленький, положила с собой рядышком, прямо на старый бабкин матрас. Только толку из этого не вышло, силенок у раненого явно пока не доставало.
К обеду Огрызина сбегала на площадь, посудачила с хозяйками. На площади сегодня было совсем пустынно. Но кое-что удалось выведать.
– Слушай, ты, Хитрец, – скороговоркой пробубнила она в самое ухо лежавшему, склонившись над ним, нависая шарообразным оплывшим телом и беспрестанно мигая всеми своими колючими поросячьими глазками. – Слушай, чего говорят-то! Твоего папаньку, работника Пуго, сегодня туристам на расправу отдадут, усек?! Говорят, вчерась ихних пришлепали, тех самых, что в развалинах выродков ловили, усек? Пак ничего не понимал.
– Так это, оказывается, папанька Пуго их придавил там, во дела какие! Не, ты тока подумай. Хитрюга, это ж надо, а?! Такой скромный на вид, такой честный, такой работящий – передовик! И чего отмочил!
– Вранье! – отрезал Пак.
– Я те точно говорю! Зуб даю! – Огрызина лязгнула челюстями, и один зуб, черный, изогнутый, с зелененькими прожилками, выпал Паку прямо на грудь. – Ой, чего это?! – Огрызина сама перепугалась. Но потом смахнула зуб на пол, в груду мусора у матраса. – Старею, небось! – кокетливо проговорила она и захихикала.
– Все вранье! – повторил Пак.
– Ну и не верь, мне-то что!
Пак приподнялся на локтях и прислонился к стене. Силы прибывали, тело почти не болело. Он даже сумел ощупать себя клешнями – вроде бы все было на местах. Хотелось пить. Но он терпел.
– Чего еще болтают?
Огрызина оживилась, захихикала.
– Болтают, что все равно побьют народец, всех под корешок срежут, вот чего. Ты, Хитрец, этого не поймешь, тут в погреб надо лезть, вот я чего скажу.
Пак сморщился.
– Дура!
Огрызина повернулась к нему и выдала хорошую оплеуху. Пак полетел с матраса прямо в кучу мусора. Но теперь он смог сам подняться, вскарабкаться на тряпье. И он даже не обиделся на туповатую, но простодушную Эду, чего на нее обижаться!
– Как есть – дура!
Огрызина вышла, покачивая крутыми мясистыми боками, волоча за собой жирный тюлений хвост, который помелом гнал по углам пыль, но пола не расчищал. Огрызина в подпитии говаривала, что хвост ей достался по прямой линии, от дедушки. Но никто не видал того живьем, даже старожилы поселка. Да и какая разница, тоже – фамильное наследство! Дед сошел с ума прежде бабки. И Эда якобы самолично отволокла его, еще полуживого, к отстойнику, будучи совсем девчонкой. Но это были явные враки, потому что никто ее девчонкой не помнил, она всегда была матерой и ядреной бабищей.
Только она исчезла, как появился загнанный и мокрый от пота Гурыня. Он без разговоров подбежал к матрасу, выдернул из-за спины что-то длинное и поблескивающее и пребольно стукнул этой штуковиной прямо по лбу Паку.
– Гляди чего у меня!
Пак ткнул клешней в брюхо Гурыне. Тот отшатнулся.
– Ого! Оживаешь, падла! Может, тебя кокнуть, пока совсем не ожил, а?
Гурыня навел на Пака железяку с маленьким раструбом на конце, но на спусковой крюк не нажал. Лишь затарахтел – громко и неумело, подражая ночным выстрелам.
– Кончай паясничать! – сказал Пак. – Дай сюда!
Гурыня понял, что вожак не собирается уступать своих прав, и обиженно зашипел. Отступил на шажок.
– Обожди, падла, я те чего?! Я тя вытащил откуда, забыл, что ли, у-у! – Гурыня взмахнул железякой. Но тут же размяк. – Да ладно, не боись! Видал, чего нашел, а?! На пустыре, понял, падла? Я там еще припрятал, для тебя. Понял? Не, ты понял, падла?!
Пак закряхтел и снова наморщился.
– Ну и дурак!
– Чего-о?!
– Того-о! Дурак, говорю.
– Я тя щас, падла...
– Не шурши, щенок. Она ж сама не стреляет, к ней еще такие штуковины нужны! Говорю тебе, дурак – ты и есть дурак!
Гурыня расхохотался, откинув далеко назад длинную шею, покачивая змеиной головкой.
– Все есть, умник! Ты думаешь, один ты хитрец, падла? Не-е, врешь. А будешь возникать, я тя, падла, в ватагу не приму, понял?!
Пак горько усмехнулся.
– Ватага... Какая там ватага, дурак, все парни полегли, в подвальчике друг дружку греют. Ты, сука, продал!
Гурыня изловчился и еще раз треснул его по огромному лысому до самой макушки лбу, так, что у Пака звезды из глаз посыпались.
– Я б тя мог там придавить, падла! Понял?!
– Ладно, заметано! – отрезал Пак. Больше всего ему не хотелось вступать сейчас в длительные и бесполезные споры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32