Раз пять он подползал к ступенькам, ведущим наверх. Прислушивался, выжидал. Что-то ему нашептывало, дескать, беги скорее, дед Кулеха, спасайся, вот он выход! Но старик знал, никуда не убежишь – лестница вела в полуподвальные погреба, где раньше хранилось что-то съестное в неимоверных количествах, а ныне содержались заложники и прочая контра. С двух сторон длиннющего коридора стояли два охранника с винтовками. Крохотные окошки – все сплошь зарешечены. Да и какие там окошки – руку не просунуть! А потом еще наверх, и еще. А там вообще страсть, начальник на начальнике, и каждый с револьвером. Нет, не убежать!
Лишь единожды дополз дед Кулеха по лестнице к самому выходу. Да как услыхал лязг затвора, так и покатился вниз мешком. И чего они там щелкали, чего лязгали!
– Господи, даруй еще хоть день жизни... или нет, уж лучше возьми душу сразу, нет сил боле мучиться, нету-у-у!!!
Дед Кулеха излазил все подземелье – нигде выхода, даже малой лазейки, дырочки, не было. Может, просто не нашел, какая разница! Выход один: вверх, под пули! Или туда – в дыру!
А дыра была бездонной. Стреляли и стреляли, без передышки, без остановки, каждую ночь. Вот уж год как стреляли, дед Кулеха все слыхал, все знал, одного не ведал, что попадет сюда. Стреляли, толкали – стреляли, толкали... а кто и сам падал, не дождавшись выстрела. Вслед ему посылали пулю-другую, но особо не тратились – помрет в дыре, чего изводить боеприпасы, вещь нужную и необходимейшую.
Из дыры несло трупной падалью. Дед Кулеха подползал к краю, заглядывал – да только в таком мраке разве углядишь чего?! Вот звуки иногда доносились, чтото хлюпало, чавкало, охало – может, живой кто, а может, просто трясина кровавая дышала.
– Пошли, Господи, мне смертушку! Или вызволи! Не мучай ты мене доле! – рыдал дед Кулеха.
И наверное долетели обрывки мольб до Всевышнего. Ибо сказано Им было: один раскаявшийся грешник дороже Мне ста праведников. А может, просто так получилось. Но на девятые сутки вылез из дыры еще один мертвец.
– Уйди! Уйди-и-и!!! – заорал на него дед Кулеха. – Рано ишо! Ступай собе!!! Не замай!!!
Но мертвец его и не слушал, и не слышал, видать. Был он страшнее первого – весь с ног до головы в кровище, изодранный весь, избитый, волосенки и хилая бороденка запеклись под черной коркой, глаза ненормальные, вытаращенные, белые... и дышал, как он дышал! Дед Кулеха никогда в жизни своей немалой и многотрудной не видывал, чтоб так дышали! Казалось, вотвот ребра затрещат, грудь лопнет, а легкие из глотки наружу полезут.
– Уходи к собе!!! – не унимался старик. – Ты мертвяк, тебе с мертвяками жить! Чего к живым лезешь!!!
Он кричал и не думал, что могут услыхать там, наверху, что могут спуститься, обнаружить его и спровадить к «мертвякам». Нет, ничего этого не боялся дед Кулеха, ничего, кроме жуткого посланца преисподней.
А тот и не думал поворачивать обратно. Отдышавшись, мертвец спросил дурным сиплым голосом:
– Где я?
– В .....! – выразительно ответил дед Кулеха.
Мертвец скривился, упал лицом в жижу, руки расползлись. И дед Кулеха сразу понял – никакой это не мертвяк, обычный мужик. Небось, прыгнул раньше, чем в него пальнули, вот и выжил!
Старик осмелел, подошел ближе, присел на корточки.
– Ты кто, человече? – спросил он шепотом.
Ответа не последовало. Мужик ползком добрался до стены, долго барахтался возле нее, норовя выбрать место посуше, потом привалился спиной к земляному навалу и тяжело выдохнул.
А дед Кулеха недоумевал. Как же так?! Ежели услыхал Господь его мольбы, ежели решил облегчить участь рабу Своему, послал этого грешника на его место, так почему же не вызволил самого Кулеху-то?! И-эх, несправедливость, везде несправедливость! Старик заскрипел остатками зубов, слеза навернулась на дряблую черную щеку. Пропади все пропадом, теперича погибать не одному, а вдвоем!
Он подсел рядком к страшному мужику, пригорюнился.
Но молчал недолго.
– Накрылися мы с тобой, браток, – проговорил он по-стариковски весомо, с несказанной грустью, – лучше б ты и не вылазивал оттеда!
Сергей дышал тяжело, с присвистом. Не мог отдышаться. В груди резало и жгло, легкие будто наизнанку вывернули. Рук и ног он вообще не чувствовал. Сидел, привалившись к земляной стене – и не знал, радоваться ли спасению чудесному или проклинать свою судьбину горькую.
В двух метрах сидело какое-то ободранное существо в шапке-ушанке. Существо на что-то жаловалось, бормотало нечто невнятное, всхлипывало, доказывало чтото кому-то. Сергей не понимал слов, хотя он слышал, что существо изъясняется на русском языке. Голова вообще отказывалась принимать все внешнее.
Выкарабкался он поистине чудом. Когда последние пузырьки воздуха вырвались из его груди, когда от беззвучного крика заледенел мозг, и, казалось, безумию предсмертному удалось овладеть им, вдруг промелькнуло несуразно-спокойное: "надо прощаться с жизнью, тихо прощаться и без истерики! пускай тело бьется в непереносимых муках, содрогается в предсмертных судорогах, пускай! а Душа должна быть безучастна, спокойна! Она должна смотреть на все сверху, лишь созерцать эти биения созерцать, подчиняясь Воле, недоступной и всеопределяющей! только так!
Это был очень короткий миг просветления. Но сознание не успело смеркнуться. И душа не успела покинуть тело. Сергей вдруг вырвался на поверхность. В последней отчаянной попытке организм его, помимо воли, помимо хотения владельца своего, изверг целый фонтан кроваво-красной бормотени. Потом еще один! И еще! В легкие словно десяток ножей воткнули... но они сделали свое дело, Сергей вдохнул – и сразу в голове прочистилось, сразу он обрел зрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93