Он же все оставил у себя, он голый, совсем голый, если не считать полоски вылинявших и залитых кровью трусов. Да! Ведь зеленый его сбросил в колодец голым! Они еле ушли от разъяренной толпы, от этого несгибаемого и неумертвляемого клювастого палача, ото всего страшного и смрадного... Ушли? А где он сейчас? Почему здесь, в этом воздушном гамаке?! И откуда звон гильз, откуда гарь, запах моря, хвои, сосен, мяты?
Его потихоньку раскачивало, так, будто легкий ветерок играл телом в гамаке. И это тоже было приятно, от этого клонило в сон – теплый, нежный, бархатный сон... Но гарь, гарь! Что они там, обезумели, жгут костры, что ли, варвары, хулиганы! Совсем распустились, нет на них управы! А может, просто мальчишки балуются, бывает и так... И уже совсем другой голос, грубый и сиплый, донес другие слова, навязчивые, прилипчивые – услышишь раз, и будут стучать молотом под черепной коробкой до второго пришествия. Вот и сейчас, как маршевый призыв, как команда восстать из мертвых...
Пылающим Доном идем эскадроном,
Горит под ногами Россия-страна.
Поручик Голицын, раздайте патроны!
Корнет Оболенский, надеть ордена!
Та-ра-ра-ра-ра-рам! Па-ра-ра-ра-ра-рам!!! Та-ла-ла-ла-ла-ла... – закрутило, загудело в мозгу, прогнало легкость и безмятежность. Теперь не жди успокоения, не надейся на счастливый сон! Теперь все – пока не размотаешь до конца, пока не выгонишь из души все прочь, э-эх, надолго теперь! И как вопрос без ответа: «Зачем нам, поручик, чужая земля?!» Нет, есть ответ! Есть! И он уже был, надо только поймать его, уцепиться за кончик ускользающей нити... Вот, вот он! Или это не он?! Ответ, не ответ – неважно! Важно другое: «И душа никому не простит!» Так, только так! Но дано ли ей право прощать кого бы то ни было? Может, у нее и нет такого права?! Может, и нет. Гамак раскачивался все сильнее. Все чаще выплывал из-за угла, разделяющего мрак и свет, ослепительный сугробайсберг, все ярче и кровавей полыхало на нем пятно.
Наконец гамак так швырнуло вверх, что Сергей не удержался; вывалился из него, упал, запутался в чем-то сыром и липком, застрял. И открыл глаза. Было темно, хоть вообще не гляди. Внизу, далеко-далеко, как на дне колодца, вдруг тихохонько звякнуло, потом еще, почти без перерыва. И ему показалось, что все-таки это гильзы выпали у него... пусть не из кармана, неважно откуда, но выпали, долетели до самого низа, если он тут есть, и лежат теперь там. А сам от болтается в подвешенном состоянии.
– Когда ж это кончится! – простонал Сергей.
И дернул руками. Руки слушались его – они были привязаны к чему-то упругому, поддающемуся, но слушались. И ноги слушались. Он попробовал еще раз – и очень удивился, до того непривычным было ощущение: ему показалось, что у него рук больше, чем их должно быть. И ног, тоже больше! И все они были послушны. Но одновременно все были опутаны чем-то. Он дергал попеременно, то руками, то ногами, подсчитывал, запоминал, боялся сбиться, хотя арифметика оказалась совсем простой: рук – две пары, и ног – две пары. А всего восемь конечностей! Ну что ж, восемь, так восемь! Значит, так тому и быть! Сергей разразился безумным смехом, забился в невидимой паутине.
И тут вспыхнул свет.
В глаза словно воткнули два острейших скальпеля. Пришлось зажмуриться, опустить голову вниз. И мелькнула мысль: раз его освещают, значит, попался, значит, он опять...
Слева бесстрастно металлически прозвучало:
– Включить таймер!
Справа глухо и не менее бесстрастно отозвалось:
– Есть включить таймер!
Послышался щелчок, и что-то затикало – мерно, безысходно.
Сергей озирался, вертел головой. Не он ничего не видел, совсем ничего кроме толстых железных прутьев. Да, он висел в гигантской клетке, висел посреди самой бесконечности, ибо ни стен, ни потолков, ни пола не было видно. Ни земли, ни неба, ни разделяющего их окоема, ни черта! Ослепительный свет исходил отовсюду и растекался во все стороны – вот тебе и Колодец! Никогда еще Сергей не чувствовал себя таким маленьким, ничтожным и беспомощным, даже под бревном дикаря, даже в пыточном кресле, даже под топором-солнцем он не казался себе столь жалким. Но в стократ усугубляли дело его нечеловеческая форма, это омерзительное тело. Сергей смотрел на собственные руки и ноги с отвращением: голые, бледные, покрытые длинными редкими волосками, они вытягивались на несколько метров в длину, словно их, предварительно подогрев, хорошенько растянули. Это были ножки какогото насекомого, с которого соскоблили хитиновые покровы и голышом подвесили в паутине. Сергея опять вывернуло наизнанку: сгустки крови, слизи, желчи полетели в бездонную сияющую пустоту.
– Врубить отсчет!
– Есть врубить отсчет! – отозвалось глухо. И так тяжелая капля из испорченного гигантского крана бухнуло: – Сто.
Сергей подтянул ближайшую руку к носу, к губам – он хотел утереться. Но от вида этой облезлой мертвенной лапы с мягонькими пленочками ноготков его опять вырвало, да так, что чуть желудок не выскочил наружу. – Но почему?! За что?! Как он мог оказаться в таком гнусном теле?! Этого не может быть! Это бред! Он задергался, забился – и все это мельтешение восьми голых длиннющих конечностей совсем сразило его.
– Девяносто девять.
Бред! Галлюцинация! Ну чего они там считают?! И кто это – они?! К кому в лапы он попался на этот раз?! Хоть бы показались! Нет, это все зеленый гад подстроил! Точно, он! Кому же еще! Доброжелатель хренов!
– Девяносто восемь.
Пускай считают, пускай! Он все равно вырвется из этой чертовой клетки! Он уйдет и от них!
– Агрегат на исходные рубежи!
– Есть агрегат на исходные рубежи... девяносто семь.
– Подключить контроль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93