Звероноиды подпрыгивали, размахивали конечностями, скалились, рычали,
свистели, обливались слюной, дико вращали мутными бельмастыми буркалами,
скрежетали пилообразными зубищами и клацали огромными клыками.
Один, здоровенный и облезлый, может, вожак, а может и просто, местный
богатырь-силач, опустился перед Иваном на четвереньки, вздел две верхние
лапы, затряс ими угрожающе, приблизил свой угластый череп-голову к самому
лицу Ивана и раззявил кошмарную трехведерную пасть, зашипел, забулькал.
Ивану стало не по себе. Он и не представлял, что можно увидать такое:
перед ним в несколько рядов торчали острейшие изогнутые зубы, которыми
хоть бронепластик грызи, с фиолетового усеянного полипами языка текла
слюна, а дальше... дальше начиналось неимоверное, будто все внутренности
от пищевода до кишечника вдруг раздулись и высветились, причем, все это
подрагивало, сокращалось, наползало одно на другое... и жутко воняло.
Крепкий Иван был человек, но и его чуть не вывернуло наизнанку. Все! -
подумалось ему обреченно. - Сейчас грызть начнут! А может, и целиком
проглотят! Надо терпеть! Терпеть!
Звероноид-вожак заревел свирепейшим ревом с подвывэнием и захлебом. И
будто по команде все стали орать и свистеть втрое громче, яростней,
принялись размахивать лайами над головой Ивана, словно поставили себе
целью запугать его во что бы то ни стало до смерти. Зрелище было
невыносимое. Но Иван сидел и помалкивал. Он был готов ко всему, к самому
худшему.
Но вожак вдруг с лязгом захлопнул пасть. И отступил на пол-шага, чуть
не раздавив звероноидыша, крохотного и шустрого. Иван ни черта не понимал.
Ведь им пора бы уже было приступать к трапезе, чего они выжидают?
Вожак принялся махать лапами, обернувшись назад. Заухал по-совиному,
принялся клекотать и цокать. Через минуту под руки приволокли совсем
облезлого низенького и добродушного на вид звероноида с одним-единственным
пучком седой шерсти в паху. Нижние лапы у седого тряслись, буркалы были
совсем затекшими, зато углов на черепе было раза в два больше, чем у
остальных. Вожак что-то ухнул на ухо старику. И тот разлепив бельма,
уставился на Ивана. И вдруг сказал:
- Твоя некарашо! Твоя сапсэм плохая!
Иван выпучил на звероноида-толмача глаза. Но не стал оправдываться.
Вожак снова заухал, запричитал. И седой боязливо присел на корточки,
заверещал со страшным акцентом, коверкая все, что только можно коверкать:
- Твоя - прыгай! Твоя - боись! Твоя - не сиди! Некарошо! Так сапсэм
нильзя!
До Ивана стало доходить. Он немного расслабился, приподняв голову и
сказал вяло, уныло:
- Твоя сама прыгай и боись! Моя - сиди.
Толмач перевел вождю. И у того из глаз полились вдруг огромные слезы
- такие же зеленые, как и слюна. Он стал грустным.. Иван даже пожалел его,
проникшись неожиданно для себя заботами вожака и его печалью. Но что он
мог поделать! Не прыгать же перед ними, не стенать же?!
- Твоя - сапсэм нэвкусная! - дрожащим жалобным голоском протянул
старичок-толмач. - Твоя трава нэ станет, жрать! - Он ткнул в
лишайник-трупоед отекшим розовым пальцем. И тоже заплакал. - Так некарошо,
ай, ай!
- Ну что ж поделаешь, - скорбно ответил Иван.
Он видел, что звероноиды кучками и поодиночке разбредаются с полянки.
Детишки убежали почти все, им, видно, стало рядом со скучным куском мясом
неинтересно, тоскливо.
Иван встал нехотя, еле-еле, будто он выбился из последних сил,
ссутулился, сунул руки в карманы.
На секунду в глазищах вожака сверкнул интерес, мохнатые уши встало
торчком. Но Иван так поглядел на облезлого здоровяка, что тот снова
зарыдал, да еще пуще прежнего.
- Моя пошла с твоя! - заявил вдруг Иван горестным и потерянным тоном.
- Не-е-ет! - испуганно отмахнулся толмач. - Никак нильзя! Наша долга
кушать нэ сможет! Уходи!
Но от Ивана не так-то просто было отвязаться. Он почувствовал, в чем
его сила, и банным листом прилип к вожаку. Тот долго ухал, бил себя в
грудь лапами. Но в конце концов осклабился, проревел что-то
невразумительное. И поплелся на трех лапах, помогая время от времени
четвертой, к деревьям-животным.
Иван пошел за ним. Рядышком семенил старичоктолмач и с опаской
поглядывал на несъедобного Ивана. А тому думалось, что пора бы и
возвращаться, неужто еще срок не истек, неужто ему тут торчать и nорчать.
А вдруг все переменится?! Вдруг он не выдержит, сбросит случайно маску
унылости, а на него сразу набросятся?! Что ни говори, а соседи опасные,
лучше бы подальше от них держаться! Но Иван сумел справиться с тревогами,
сейчас нельзя было давать завладеть душою и мозгом.
- Наша дома! Уходи! - сказал толмач, когда они подошли к
бочкообразному пурпурному стволу.
Иван покачал головою. Опустился на корточки, показал пальцем на
дерево и сквозь слезы просопел так тяжко и грустно, что ему самому стало
жалко и себя и этих несчастных:
- Моя - туда! Моя - туда-а-а!
Минуты три они все вместе рыдали перед деревом-бочкой. Ивану даже
пришлось похлопать сострясающегося в плаче вожака по голой волдыристой
спине, успокаивающе, по-дружески. Вожак и вовсе захлебнулся в слезах и
слюне. Но подполз к мохнатой коре, просунул куда-то лапу, раздвинул
что-то... И Иван увидал довольно-таки широкий проход внутрь дерева.
- Туда-а-а! - снова просопел он и затряс в указываемом направлении
дрожащим пальцем.
Вожак столмачем поухали, попричитали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256