— Ребеночек был, и в этом мы с Танькой уверены, иначе на кой черт она нам сдалась. Альтруизмом, как ты говоришь, мы не страдаем. Не стали бы мы два года кряду просто так ее нянчить, она того не заслужила.
— Возможно, но мы отступили от темы. Где, хотя бы предположительно, она могла хранить свой золотой запас?
— Если бы это нам было известно, то мы обошлись бы своими силами, без привлечения посторонних лиц, но мы не знаем, хотя можем предположить, что все свои капиталы она держала при себе, так как была существом осторожным и подозрительным.
— То есть ты хочешь сказать, что деньги спрятаны где-то дома?
— Именно так, в крайнем случае на дачном участке, но вряд ли, потому что мы с Танькой обшаривали его все прошедшее лето.
— Это при живом-то человеке?
— Да, только не надо читать мне мораль, я здесь не для того.
— Прости, я забыл, с кем имею дело. Значит, ты утверждаешь, что наиболее вероятное место хранения тетушкиных ценностей — ее собственная квартира? К сожалению, там уже поработала милиция, и, насколько мне известно, ничего стоящего они не нашли.
— Не нашли, потому что не искали.
— А что вам мешает этими поисками заняться самим?
— Квартира опечатана, и ключи в милиции.
— Когда-то ведь ее распечатают, тогда и ищите себе на здоровье.
— По идее так и должно быть, но мне не нравится то обстоятельство, что они подвергают сомнению законность переоформления ордера.
— А вы?
— Что мы?
— У вас на этот счет никаких сомнений нет?
— Я думаю, что этот аспект к нашему настоящему делу не относится.
— Да, конечно, — подумав, согласился я. — И что же ты мне предлагаешь? Взлом замка теткиной квартиры или проникновение через балкон третьего этажа?
— А это уже профессионалу решать, — с иронией, но вполне серьезно ответила Кнопка. — Тут я не советчик. Сделаешь так, как тебе будет удобнее. Думаю, что любой вариант труда не составит, особенно если все это проделать ночью. И главное — никакого риска, оба теткиных окна смотрят на глухой торец соседнего дома.
— Тебе не кажется, что ты толкаешь меня на преступление?
— Все относительно. Сама наша жизнь, по большому счету, уже преступление.
— Попрошу мне баки не забивать, умная больно.
— Да уж не жалуюсь.
— Оно и видно. И давно ты, многоуважаемая, решила меня таким образом подставить?
— Не понимаю, о чем речь.
— Все ты прекрасно понимаешь. Я преступным путем проникаю в квартиру, устраиваю там глобальный шмон, совершенно того не подозревая, что ты в это время звонишь в милицию и сообщаешь, что в теткиной опечатанной квартире кто-то находится. Они приезжают, вяжут мне белые рученьки, и ты торжествуешь. Преступник, который был заинтересован в смерти Нины Антоновны, взят с поличным! И значит, с твоей дорогой сестрицы снимаются все подозрения. Недурно придумано, только битый я и перебитый. И насадить меня на такой шершавый кукан не удастся.
— Господи, ну и дурак же ты, Костя. Я тебе дело предлагаю, а ты хреновину плетешь. Ну да ладно, не о чем нам с тобой говорить.
— Я тоже так думаю. Тебя проводить?
— Не надо, я на машине.
— Что-то не заметил.
— Вот и хорошо, зачем мне было выдавать себя раньше времени. Моя визитка лежит на твоем письменном столе. Просто так, на всякий случай, может быть, понадобится. Привет жене и не кашляй, заяц.
— Не поминай лихом, дорогуша! Все-таки я тебя провожу. — Решительно натянув куртку, я резко дернул дверь. В ярком прямоугольнике света черная отскочившая фигура показалась мне зловещей. — Тебе какого черта здесь надо? — выходя вперед, грозно спросил я.
А дальше произошло непонятное… Блеснул клинок ножа, я автоматически сделал защиту, готовясь этот нож принять. Кнопка, стоящая где-то справа и чуть позади, вдруг резко и неожиданно вырвалась, в самый последний момент закрывая собой меня и мою блокаду.
Охнув, она согнулась и привалилась ко мне. Черная фигура метнулась вниз и, кажется, уже была этажом ниже.
— Милка, помоги! — заорал я благим матом, бросаясь вслед убегавшему. — Стой, сука! — кричал я в бессильной ярости, зная, что догнать его уже не смогу. — Убью, падла!
Когда я выскочил из подъезда, белая «шестерка» набирала скорость. И теперь догнать ее мог только Господь Бог. Номера ее, как и положено, были залеплены снегом.
«Скорую помощь» Милка уже вызвала. Кнопка лежала в передней на полу. Милка сказала, что так лучше. Она лишь расстегнула ей шубу и, оголив рану, залепила ее тампоном и клейкой лентой, не давая крови выливаться наружу. Но, несмотря на это, кровью был заляпан весь пол. Широко открытыми глазами она глядела в потолок и беззвучно плакала.
— Ты зачем под нож-то полезла? — опускаясь на корточки, спросил я.
— Сама не знаю, меня словно толкнуло что-то. Я умру, да?
— А вот это у тебя не получится, — искусственно рассмеялась Милка, и я понял, что дела хреновые. — Сейчас приедет доктор, промоет тебе кишки, заштопает, и будешь как новенькая. Главное, не волнуйся.
— Я попробую, только что-то голова кружится. Костя, а кто это был?
— Сам не знаю, наверное, какой-нибудь маньяк.
— А ты догнал его? — слабея, спросила цветочница.
— Пока нет, но я обязательно его найду. Ты что-нибудь из его примет запомнила?
— Да, у него нет четырех верхних резцов, как у вурдалака, торчат одни клыки. Он и есть вурдалак. Костя, только ты обязательно его найди. Я не хочу умирать.
— А ты и не умрешь. Нет в этом никакой необходимости.
Когда приехала «скорая», она уже уплывала. Врач, даже не снимая Милкиного пластыря, приказал немедленно тащить ее в машину. С интервалом в пять минут мы поехали следом. За рулем, как наиболее трезвая, сидела Милка.
— Как ты думаешь, она выживет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44