Городьбу на
птице не пересигнешь.
- И ты весь век за забором не просидишь. Спасибо предкам, что река
течет.
Вновь разговоры возвращались к лукам или возможности опрокинуть птицу,
захлестнув ей обе ноги, или накинуть на нее рыболовную сеть.
Таши подошел к одиноко бредущему Ромару. Спросил:
- Все-таки, кто они такие? Как птиц смогли приучить? Если бы не птицы,
мы бы их походя в порошок перетерли...
Старик поднял голову, тихо ответил:
- Не знаю. Серьезного колдовства я в них не заметил - так, сущие
пустяки. Птицы тоже обычные - вроде дрофы, только громадные. Так что,
драться с ними не мне, а вам. А кто они такие?.. Про диатритов слыхал?
- Слыхал... - протянул Таши. - Но ведь диатриты это оборотни,
люди-птицы. Крылья у них вместо рук. И потом, их же в древние времена
богатырь Параль перестрелял всех до единого. И гнезда сжег.
- Это в сказке. А сказка, мой милый, только наполовину правдой бывает,
потому она и сказка. Многое в ней додумано, многое позабыто. Но кое-что не
грех и на ус намотать.
Таши вопросительно вскинул глаза. Ромар перехватил его взгляд,
усмехнулся и пояснил:
- Сам видишь, птицу диатриму ни копьем, ни стрелой, ни боевым топором
не взять. А богатырь Параль тебе выход подсказывает: где-то у птицы гнездо
есть, а в нем - голые птенчики. Туда и бить надо, если дотянуться сможешь,
- Ромар прищурился, глядя вперед и добавил, не меняя выражения: - Ну да это
потом, а сейчас тебя никак ищут. Давай, иди.
Навстречу им от городища бежала женщина. Через минуту Таши смог
разглядеть, что это Линга. Кто-то из ушедших вперед парней принес в селение
новости, и Линга, услышав, что нашлась ее дочь, побежала навстречу отряду.
Другие женщины остались в селении, они ждали воинов, и обычай велел им
хранить спокойствие, даже если уже пришла тяжкая весть. И они стояли в
общей толпе, продолжая на что-то надеяться. А Линге, которой некого
ожидать, дозволено встретить войско на полпути.
Запыхавшись, Линга подлетела к Таши, выхватила у него из рук обеих
девочек, прижала к груди...
- Спасибо, спасибо... - твердила она, не глядя на Таши.
Опустившись на землю, Линга выудила из сумки долбленку с козьим
молоком, пристроила на горлышко соску из рыбьего пузыря, сунула младшей
девочке, быстро нажевала кусок ячменной лепешки, замесила в ладони тюрьку с
тем же молоком, принялась прямо из ладони кормить старшую, и все это смеясь
и плача одновременно, и успевая свободной рукой гладить то одну, то другую
девочку, и выбирать из детских головенок насекомых, и делать еще что-то.
С минуту Таши стоял рядом, молча глядя на смешную картину счастья,
потом пошел догонять ушедших вперед мужчин. За детишек можно больше не
опасаться, они пристроены надежно.
Почему-то Таши было грустно.

* * *

Лето вершилось странное, исполненное мрачными знамениями и скверными
приметами, хотя в жизни недоброе случалось не чаще чем в обычный год.
Речные божушки упорно не желали видеть людей, замечать их жертвы и
приветственные заклятья. Но рыба ловилась на диво, обезумело бросаясь на
любую приманку, наполняя бредни и мрежи. Муха, впрочем, говорил, что
волшебство тут ни при чем, ни свое, ни странных существ, а просто река
обмелела, как ни в какую засуху не бывает, вот рыба и мечется.
Вода и впрямь стояла низко. Сухой остров раздался вширь чуть не на
полреки, и даже в омутах вода заметно спала; старые ивы стояли теперь
отдельно от воды, впервые за свою неизмерянную жизнь обсушив корни. Дождей
не случалось, хотя тучи, бывало, проходили в поднебесье, и солнце палило не
то чтобы слишком, а как и полагается в это время года.
Охотники тоже не оставались без дела, хотя жертвенный дым стлался по
земле, а идолы звериных хозяев недовольно кривили измазанные салом губы. Но
как ни криви лик, а звери с того берега шли ходом, переплывая обмелевшую
реку. Шли не только туры, лошади и горбоносые сайгаки, но и куланы, онагры
и тонконогие джейраны, которые обычно в эти края не забредали. Каждый день
сторожевые отряды возвращались с добычей, и мясо люди ели словно осенью.
Случалось, шли через реку и люди. Несколько раз дозорные замечали
разрозненные группы согнутых. Их подпускали ближе и расстреливали из луков,
не дозволяя коснуться берега. Однажды на том берегу появились и настоящие
люди. Было их чуть больше десятка, и потому Муха, заметивший пришельцев,
попытался заговорить с ними, но незнакомцы ответили камнями из пращи и
скрылись в кустах. Камни упали в воду, не долетев и речного стрежня,
однако, и этого было достаточно. Незваных гостей выследили, когда они
пытались пересечь реку в другом месте, привычно подпустили на выстрел и,
уже не пытаясь разговаривать, отправили их всех к придонным мавкам.
В селении тоже продолжалась жизнь. Помалу, женской да детской силой
убрали и свезли хлеб, тем паче, что урожай был невелик и большой тяготы не
приключилось.
Последний сноп - праздник, какие в году не часто бывают. Сноп нарядно
украсили и с песнями таскали по полям, кланялись ожнивкам, оставленным по
обычаю волотку на бородку, полевику на поиграние. Вечером жгли костры.
Первый костер Матхи подпалил священным тертым огнем. Огонь вытирали
парни, не луком, не колком, а целой жердиной. Вращали бешенным хороводом,
покуда не затлел алым углем вставленный в липовую колоду комель. Огонь,
щедро сдобренный соломой, взметнулся чуть не выше перелесков, окружавших
поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20