.. Но главное - карлика достать... жаль не удалось... И
все-таки, их лазутчика я застрелил, так что на наш берег они не сунутся."
Великая Река течет плавно и сильно. Таши, оберегая ребенка, не мог
плыть как следует, течение тащило его мимо обрывистого мыса, где пытались
высадиться Согнутые, мимо заросшей камышами косы, где был подстрелен
лазутчик. Таши плыл, прижимая к себе девочку, терпеливо сносившую передряги
последних часов, и старался не думать, сколько мертвых тел колышется сейчас
у самого дна на радость сомам и мелкой уклейке, что первой обсасывает
утопленников.
На правом берегу сородичи занимались не слишком веселой, но
необходимой работой. Стаскивали убитых согнутых, чтобы сжечь тела, а потом
закопать обугленные кости. Кто остался в реке, с теми вода разберется сама
- это ее доля. А погибших на землях рода надо зарыть - нечего зря плодить
стонущих духов. Мангасы лежали отдельно, их предназначили в жертву камням -
так будет спокойнее.
Пока Ромар и чудом спасшийся Тейко рассказывали вождю о новой напасти,
объявившейся на том берегу, Таши подошел к лежащим на земле мангасам.
Теперь он мог рассмотреть их как следует.
Все четверо были очень разными. Это только в сказках мангас всегда
великан, на самом деле он страшен не столько силой, сколько неустрашимой
жестокостью, презрением к боли и смерти и полным безразличием ко всему на
свете. Природа лишила мангасов способности продлить свой род, и они мстили
природе, вымещая свое убожество на всяком живом существе, до которого могли
дотянуться. Во всем мире одни только согнутые терпели и даже боготворили
мангасов, хотя и страдали от них более всего. Никто не мог знать за верное,
но рассказывали, что когда охота у согнутых бывала неудачна, то мангас
убивал первого попавшегося сородича и жрал его на глазах у остальных. При
взгляде на убитых уродов в это легко верилось.
Белого мангаса Таши разглядывал особенно долго. Не хотелось верить, но
это бесполое существо было ближе к женщине, чем к мужчине. Круглая голова
со стертыми ничего не выражающими чертами лица, безволосое, отвергающее
загар тело, грудь широкая и плоская, как лощильная доска, бугры мышц на
изломанных топором руках. Но когда Таши опустил взгляд на то место, куда
пришелся удар его ноги, он увидел, что чудовищное существо все-таки было
женщиной.
"На мангаске женись!" - вспомнил Таши, и его затрясло от страха,
отвращения и ненависти к себе самому.
- Таши! - раздался крик. Вождь звал его к себе, чтобы выслушать
рассказ о случившемся на том берегу.

* * *

Победители возвращались домой. Шли споро, ибо никакой добычи у
согнутых взять было нельзя. Обрывки плохообработанных шкур и каменные
рубила - к чему они? Главным в походе была победа, а ношей - свои товарищи,
раненные и убитые. За полтысячи согнутых род отдал семь десятков воинов, и
еще несколько человек были серьезно ранены, так что из пришлось нести.
Почти половина погибших нашла смерть на том берегу, и это омрачало радость.
Ведь карлики не понесли никакого урона, остановила их только вода. Стоит ли
радоваться гибели согнутых, если на их место пришел столь опасный враг?
Таши шел вместе со всеми, неся на руках уже двоих детей. Воин,
переправивший через реку дочь Линги, остался складывать костры для чужаков,
и как-то само получилось, что вторая малышка тоже осталась у Таши. Кроме
того, за плечом у Таши висел огромный лук, прежде принадлежавший Туне.
Когда Таши принес лук вождю, тот слепо посмотрел на оружие брата и тихо
произнес:
- Возьми себе. Я видел, как ты стрелял. Только не размахивай им прежде
времени.
Топор и птичье копьецо Таши тоже сохранил. А вот боло пропало,
осталось намотанным на страшную лапу пернатого чудовища. Хорошо хоть сам
жив остался.
Таши шел и в тысячный раз представлял подробности кровавой схватки,
случившейся на берегу. Хотя, какая это схватка - чистый разгром. Налетели
враги как дрозды на рябину, в минуту всех поклевали и дальше понеслись.
Копьем такую птицу не остановишь, разве что бревно ставить вместо ратовища.
Луки бы были с собой... хотя, что луки?.. Таши вспомнил плотные, внахлест
лежащие перья, по которым бесследно скользят наконечники копий, и понял,
что никакой лук эту броню не пробьет. Ничем птицу не взять. В одном лишь
загадка: почему неуязвимые птицы позволяют чужинцам влезать себе на спину,
зачем воюют за них? Надо бы Ромара спросить, не знает ли он такого
колдовства? И конечно, в бою следовало сшибать чужинца. Хотя, что бы это
изменило? Птица все равно осталась бы. Да еще не больно-то достанешь
карлика, он за своим скакуном как за деревом прячется... И все-таки, что-то
надо придумать. Река рекой, но признавать, что какие-то уроды оказались
сильнее людей, нельзя.
Другие мужчины тоже были озабочены случившимся. До Таши долетали
обрывки разговоров:
- За городьбой укрыться и бить из луков в глаз. В глазу всегда
слабина.
- Так она и будет у городьбы стоять и глаз тебе подставлять, на, мол,
стрельни...
- ... экие громады, какие у них яйца должны быть. Я бы попировал...
- А вот ямы ловчие на узких местах нарыть. Это же гадина тяжелая, ногу
переломит - уже не подымется.
- С мангасами бы их стравить...
- Они и без тебя схлестнулись. Думаешь, от кого согнутые на наш берег
деру дать хотели?
- И все-таки, хорошо, что у нас река. Не достанут.
- А хоть бы и не было реки, что они с нами смогут сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20