Это я так. Фарсук, ты объясни ему, ты
владеешь. А я отъеду в страну настоящих мужчин.
- Это тоже мифологема, - сказал Фарсейкин. - У великой богини был
муж, тоже бог, самый главный из всех богов, которого она опоила любовным
напитком, и он уснул в святилище на вершине своего зиккурата. А
поскольку он был бог, то и сон у него такой, что... Ну, в общем, дело
путаное, но весь наш мир со всеми нами и даже с этой богиней ему как бы
снится. И великая богиня постоянно ищет того, кому она снится, потому
что только через него она обретает свою жизнь. А поскольку найти его
нельзя, у нее есть символический земной муж, которого она сама выбирает.
Татарский покосился на Азадовского. Тот кивнул головой и выпустил
сквозь ротовое отверстие маски аккуратное колечко дыма.
- Угадал, - сказал Фарсейкин. - Сейчас он. Для Лени, конечно,
довольно напряженный момент, когда кто-то другой заглядывает в священный
глаз, но пока все обходилось. Давай.
Татарский подошел к глазу на тумбочке и опустился перед ним на
колени. Синяя эмалевая роговица была отделена от зрачка тонким золотым
ободком, а сам зрачок был темным и зеркальным. Татарский увидел в нем
свое искривленное лицо, изогнутую фигуру Фарсейкина в темном капюшоне и
распухшее колено Азадовского.
- Софит поверните, - сказал кому-то Фарсейкин. - Так он не
разглядит. А надо, чтобы на всю жизнь запомнил.
На зрачок упала яркая полоса света, и Татарский перестал видеть
свое отражение - вместо него появились размытое золотое мерцание, словно
он только что несколько минут смотрел на заходящее солнце, а потом
закрыл глаза и увидел его заблудившийся в нервных окончаниях отпечаток.
"И что я должен был разглядеть?" - подумал он.
Сзади произошла быстрая суета, что-то металлическое тяжело звякнуло
о пол, и раздался хрип. Татарский мгновенно вскочил на ноги, отпрыгнул
от алтаря и обернулся. Сцена, которую он увидел, была настолько
нереальна, что он даже не испугался, решив, что это часть ритуала. Саша
Бло с Малютой, в пушистых белых юбках и болтающихся на груди золотых
масках, душили Азадовского желтыми нейлоновыми прыгалками, стараясь
держаться от него как можно дальше, а Азадовский, выпучив бараньи глаза,
обеими руками изо всех сил тянул к себе тонкую нейлоновую струну. Силы,
увы, были неравными - на его прорезанных ладонях выступила кровь,
окрасившая желтую нить, и он упал сначала на колени, а потом на живот,
накрыв грудью свалившуюся маску. Татарский успел заметить момент, когда
выражение удивления и оторопи в направленных на него глазах Азадовского
пропало, не сменившись никаким другим. Только тогда он понял, что если
это и было частью ритуала, то совершенно неожиданной для Азадовского.
- Что такое? Что происходит?
- Спокойно, - сказал Фарсейкин. - Уже ничего не происходит. Все уже
произошло.
- Зачем? - спросил Татарский.
Фарсейкин пожал плечами:
- Великая богиня устала от мезальянса.
- Откуда вы знаете?
- На священном гадании в Атланте оракул предсказал, что у Иштар в
нашей стране появится новый муж. С Азадовским у нас давно были проблемы,
но вот кто этот новый, мы долго понять не могли. Про него было сказано
только то, что это человек с именем города. Мы думали, думали, искали, а
тут вдруг приносят из первого отдела твое личное дело. По всем понятиям
выходит, что это ты и есть.
- Я???
Вместо ответа Фарсейкин сделал знак Саше Бло и Малюте. Те подошли к
телу Азадовского, взяли его за ноги и поволокли из алтарной комнаты в
раздевалку.
- Я? - повторил Татарский. - Но почему я?
- Не знаю. Это ты у себя спроси. Меня вот богиня почему-то не
выбрала. А как бы звучало - человек, оставивший имя...
- Оставивший имя?
- Я, вообще, из поволжских немцев. Просто когда университет кончал,
с телевидения разнарядка пришла на чурку - корреспондентом в Вашингтон.
А я комсомольским секретарем был, то есть на Америку первый в очереди.
Вот мне на Лубянке имя и поменяли. Впрочем, это неважно. Выбран ты.
- А вы бы согласились?
- Почему нет. Ведь как звучит - муж великой богини! Должность чисто
ритуальная, обязанностей никаких, а возможности широкие. Можно сказать,
любые. Но все, конечно, от воображения зависит. У покойного уборщица
каждое утро ковер кокаином из ведра посыпала. Ну, дач себе настроил,
картин каких-то накупил... А больше ничего и не придумал. Я же говорю -
мезальянс.
- А отказаться я могу?
- Не думаю, - сказал Фарсейкин.
Татарский поглядел в дверной проем, за которым происходило что-то
странное - Малюта с Сашей Бло укладывали Азадовского в контейнер в форме
большого зеленого шара. Его неестественно согнутое тело было уже внутри;
из открытой дверцы торчала волосатая нога в красном тапочке, которая
никак не хотела влезать внутрь.
- Что это за шар?
- Тут коридоры длинные и узкие, - ответил Фарсейкин. - Нести
замучаешься. А катить очень удобно. И когда на улицу выкатываешь, ни у
кого никаких вопросов. Это Сеня Велин перед смертью придумал. Какой был
дизайнер... И ведь тоже из-за этого идиота пропал. Как бы я хотел, чтобы
Сеня все это видел!
- А почему он зеленый?
- Не знаю. Какая разница. Ты, Ваван, не ищи во всем символического
значения, а то ведь найдешь. На свою голову.
В раздевалке раздался тихий хруст, и Татарский поморщился.
- Меня тоже когда-нибудь задушат? - спросил он.
Фарсейкин пожал плечами:
- Мужья великой богини, как ты понял, иногда меняются. Но это часть
профессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88