- Тоже здесь? В компромате?
- Откуда ты знаешь?
- А оттуда все начинают. Чтоб руку набить. Креативный штат-то не
особо большой. Все друг с другом знакомы. Так что, если я тебя раньше не
видел, а теперь ты у этого подъезда паркуешься, значит, ты в отделе
компромата. Да и то - недели две, не больше. Элементарно, Ватсон.
- Месяц уже, - ответил Татарский. - А ты кем работаешь?
- Я? Я завотделом русской идеи. Это во флигеле. Идеи будут -
заходи.
- От меня толку мало, - ответил Татарский. - Я пробовал думать - не
выходит. Ты бы поездил по окраинам, поспрашивал у мужиков.
Саша Бло недовольно наморщился.
- Да я пробовал вначале, - сказал он. - Стакан нальешь, в глаза
заглянешь, а тебе в ответ: "Да разъебись ты на хуй, Мерседес козлиный".
Они круче "мерседеса" ничего представить не могут... И все так
деструктивно... Твоя?
Вопрос относился к машине Татарского.
- Ну, моя, - с достоинством ответил он.
- Понятно, - сказал Саша Бло, запирая дверь "рэйнджровера". - Сорок
минут позора, и ты на работе. Да ты не комплексуй. Все еще впереди.
Кивнув, он вприпрыжку побежал ко входу, отмахивая на ходу пухлой
засаленной папочкой. Татарский проводил его долгим взглядом, потом
поглядел на заднее стекло своей машины и вынул записную книжку.

Главное зло в том, - записал он на последней странице, - что
люди строят общение друг с другом на бессмысленно-отвлекающей
болтовне, в которую они жадно, хитро и бесчеловечно вставляют свой
анальный импульс в надежде, что для кого-то он станет оральным.
Если это случается, человек приходит в оргиастическое содрогание и
несколько секунд ощущает так называемое "биение жизни".

Азадовский с Морковиным сидели в просмотровом зале с самого утра.
Перед входом прохаживалось несколько человек, которые болтали о политике
и яростно ругали правительство. Татарский решил, что это копирайтеры
политического отдела, практикующие корпоративное неделание. Их вызывали
по одному; в среднем они проводили с начальством минут по десять, а
вопросы, которые там решались, явно были государственного значения:
Татарский понял это по несколько раз долетевшему из зала голосу Ельцина,
включенному на максимальную громкость. Первый раз он недоуменно
пробубнил:
- Зачем нам столько пилотов? Нам нужен один пилот, но готовый на
все! Вот у меня внук на Play Station играет - я как поглядел, так сразу
и понял...
Второй раз, видимо, крутили фрагмент из обращения к нации, потому
что голос Ельцина был торжественным и размеренным:
- Впервые за многие десятилетия у населения России появилась
возможность выбирать между сердцем и разумом...
Один проект завернули, что было ясно по лицу выходящего из зала
высокого усатого мужчины с ранней сединой, который держал в руках
багровый скоросшиватель с золотой надписью "Царь". Потом в зале стала
играть музыка - сначала долго тренькала балалайка и кто-то громко ухал,
а потом раздался высокий голос Азадовского:
- К чертовой матери! Будем с эфира снимать. По мне, так пусть лучше
Лебедь. У него хоть лысины нет. Следующий.
Очередь Татарского подошла не скоро - он был последним. Полутемный
зал, где ждал Азадовский, был мрачно-шикарным, но несколько архаичным,
словно его оборудовали и обставили еще в тридцатые или сороковые годы.
Войдя, Татарский почему-то пригнулся, трусцой добежал до первого ряда и
пристроился на краю стула слева от Азадовского, который пускал дымные
струи в луч видеопроектора. Азадовский пожал ему руку не глядя - он явно
был не в духе. Татарский знал, в чем дело, - Морковин объяснил еще
вчера.
"Опустили до трехсот, - мрачно сказал он. - За Косово. Помнишь, при
коммунистах сливочного масла не хватало? А сейчас - машинного времени.
Есть в истории этой страны что-то фатальное. Азадовский теперь лично все
болванки смотрит. На главный рендер пускают только после письменного
распоряжения, так что старайся".
Как выглядит так называемая болванка, то есть непросчитанный эскиз,
Татарский увидел в первый раз. Не будь он сам автором сценария, он
никогда бы не догадался, что зеленый контур, пересеченный тонкими
желтыми пунктирами, - это стол, на котором разложена "монополия". Фишки
были одинаковыми красными стрелками, а игральные кости - двумя синими
пятнышками. В нижней части экрана парами выскакивали цифры от одного до
шести, выданные генератором случайных чисел, и ходы соответствовали
выпавшим очкам, - игра была смоделирована честно. Но самих игроков пока
не существовало: вместо них за столом сидели скелетоны из
проградуированных линий с кружками-шарнирами. Были видны только лица,
составленные из грубых полигонов, - борода Салмана Радуева походила на
рыжий кирпич, приделанный к нижней части лица, а Березовского можно было
узнать только по сиреневым треугольникам бритых щек. Как и следовало
ожидать, выигрывал Березовский.
- Да, - заговорил он, перетряхивая кости зелеными стрелками
пальцев, - с "монополией" в России-матушке проблема. Купишь пару улиц, а
потом выясняется, что там люди живут.
Радуев засмеялся:
- Это не только в России. Это везде. И я тебе больше скажу, Борис,
люди не просто там живут, а часто еще и думают, что это их улицы.
Березовский бросил кости. У него снова выпало две шестерки.
- Не совсем так, - сказал он. - В наше время люди узнают о том, что
они думают, по телевизору. Поэтому, если ты хочешь купить пару улиц и не
иметь потом бледный вид, надо сначала сделать так, чтобы над ними
торчала твоя телебашня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88