- Не бойся показаться дураком. Наоборот, бойся
показаться очень умным.
- Почему?
- Потому что тогда немедленно возникнет вопрос: если ты такой
умный, то почему ты нанимаешься на работу, а не нанимаешь на нее?
- Логично, - сказал Татарский.
- А вот цинизма побольше.
- Это легко.
Двери лифта открылись. За ними был коридор, выстланный серой
ковровой дорожкой с желтыми звездами. Татарский вспомнил, что так же
выглядит мостовая какого-то бульвара в Лос-Анджелесе. Коридор кончался
черной дверью без таблички, над которой висела маленькая телекамера.
Морковин дошел до середины коридора, достал из кармана телефон и набрал
номер. Две или три минуты прошли в тишине. Морковин терпеливо ждал.
Наконец на том конце линии ответили.
- Здорово, - сказал Морковин. - Это я. Да, привел. Вот он.
Морковин повернулся и поманил к себе Татарского, который оробело
стоял у дверей лифта. Татарский подошел и по-собачьи поднял глаза на
объектив камеры. Видимо, собеседник Морковина сказал что-то смешное,
потому что Морковин захихикал и потрепал Татарского по плечу.
- Ничего, - сказал он, - обкатаем.
Замок щелкнул, и Морковин подтолкнул Татарского вперед. Дверь за
ними сразу же закрылась. Они оказались в приемной, на стене которой
висело старинное бронзовое зеркало с ручкой, а над ним - удивительной
красоты венецианская карнавальная маска золотого цвета. "Где-то это было
уже, - подумал Татарский, - маска и зеркало. Или нет? Весь день сегодня
глючит..." Под маской помещался стол, за которым сидела секретарша
холодной птичьей красоты.
- Здравствуй, Алла, - сказал Морковин.
Секретарша помахала ручкой и нажала кнопку на столе. Раздался тихий
зуммер, и высокая звукоизолированная дверь в другом конце приемной
открылась.
В первый момент Татарскому показалось, что просторный кабинет с
зашторенными окнами пуст. Во всяком случае, за огромным письменным
столом со сверкающими металлическими тумбами никого не было. Над столом
- там, где в советское время полагалось быть портрету вождя, - висела
картина в тяжелой круглой раме. Расположенный в центре белого поля
цветной квадратик было трудно как следует разглядеть от двери, но
Татарский узнал его по цветам - у него был такой же на бейсболке. Это
был стандартный лэйбл с американским флагом и надписью "Made in USA. One
size fits all". На другой стене была смонтирована строгая инсталляция -
линия из пятнадцати консервных банок с портретами Энди Уорхолла в
характерном для свиной тушенки картуше.
Татарский опустил глаза. Пол был покрыт настоящим персидским ковром
с удивительной красоты рисунком, похожим на виденные когда-то в детстве
орнаменты из старинного издания "Тысячи и одной ночи". Следуя за линиями
узора, глаза Татарского по прихотливой спирали двинулись к центру ковра
и наткнулись на хозяина кабинета.
Это был молодой еще человек, коренастый толстячок с зачесанными
назад остатками рыжеватых волос и довольно располагающим лицом, который
лежал на ковре в самой непринужденной позе. Он был труднозаметен из-за
своей одежды, почти сливавшейся по тону с ковром. На нем был пиджак типа
"оргазм плебея" - не деловая униформа и даже не пижама, а нечто
карнавально-запредельное, наряд, который надевают особо расчетливые
бизнесмены, когда хотят вызвать у партнеров ощущение, будто дела у них
идут настолько хорошо, что им уже не надо заботиться о бизнесе и даже
самое чудаковатое поведение не в состоянии причинить им никакого ущерба.
Яркий ретро-галстук с развратной обезьянкой на пальме выбивался из-под
его пиджака и розовым языком расстилался по ковру.
Но Татарского поразил не столько наряд молодого человека, сколько
то, что его лицо было ему знакомо, причем очень хорошо, хотя он ни разу
в жизни с ним не встречался. Он видел это лицо в сотне мелких
телевизионных сюжетов и рекламных клипов, как правило на вторых ролях,
но кто такой этот человек, он не знал. Последний раз это произошло
прошлым вечером, когда Татарский, раздумывая о русской идее, рассеянно
смотрел телевизор. Хозяин кабинета появился в рекламе каких-то таблеток
- он был одет в белый халат и шапочку с красным крестом, а на его полное
лицо были наклеены светлая бородка и усы, делавшие его похожим на
доброго молодого Троцкого. Сидя на кухне в окружении охваченного
непонятной эйфорией семейства, он назидательно говорил:
- В море рекламы легко заблудиться. А часто она еще и
недобросовестна. Не так страшно, если вы ошибетесь при выборе кастрюли
или стирального порошка, но, когда речь идет о лекарствах, вы ставите на
карту свое здоровье. Подумайте, кому вы поверите - бездушной рекламе или
вашему семейному доктору? Конечно! Ответ ясен! Только вашему семейному
доктору, который советует принимать пилюли "Санрайз"!
"Понятно, - подумал Татарский, - это, значит, наш семейный доктор".
Семейный доктор между тем поднял руку в приветственном жесте, и
Татарский заметил в его пальцах короткую пластиковую соломинку.
- Подсаживайтесь, - сказал он глуховатым голосом.
- Давно подсели, - ответил Морковин.
Видимо, слова Морковина были обычной в этом месте присказкой,
потому что хозяин кабинета с долей снисходительности кивнул головой.
Морковин взял со стола две соломинки, протянул одну Татарскому и
прилег на ковер. Татарский последовал его примеру. Опустившись на ковер,
он вопросительно поглядел на хозяина кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88