От возможных
неприятностей Татарского защищала решетка из толстых прутьев, грубо
приваренная к стенам. По вечерам он сдавал выручку пожилому чечену с
тяжелым золотым перстнем; иногда даже удавалось выкроить кое-что поверх
зарплаты. Время от времени к ларьку подходили начинающие бандиты и
ломающимися голосами требовали денег за свою крышу. Татарский устало
отсылал их к Гусейну. Гусейн был худеньким невысоким парнем с постоянно
маслянистыми от опиатов глазами; обычно он лежал на матраце в полупустом
вагончике, которым кончалась шеренга ларьков, и слушал суфийскую музыку.
Кроме матраца, в вагончике были стол и несгораемый шкаф, в котором
лежало много денег и стояла замысловатая модель автомата Калашникова с
подствольным гранатометом.
Работая в ларьке (продолжалось это чуть меньше года), Татарский
приобрел два новых качества. Первым был цинизм, бескрайний, как вид с
Останкинской телебашни. Второе качество было удивительным и
труднообъяснимым. Татарскому достаточно было коротко глянуть на руки
клиента, чтобы понять, можно ли его обсчитать и на сколько именно, можно
ли ему нахамить или нет, вероятна ли возможность получить фальшивую
банкноту и можно ли самому сунуть такую банкноту вместе со сдачей. Здесь
не существовало никакой четкой системы. Иногда в окошке появлялся кулак,
похожий на волосатую дыню, но было ясно, что его обладателя можно смело
посылать во все шесть направлений. А иногда сердце Татарского тревожно
замирало при виде узкой женской ладони с наманикюренными ногтями.
Однажды у Татарского спросили пачку "Давидофф". Рука, положившая
смятую стотысячную купюру на прилавок, была малоинтересной. Татарский
отметил тонкую, еле заметную дрожь пальцев, посмотрел на аккуратно
опиленные ногти и понял, что клиент злоупотребляет стимуляторами. Это
вполне мог быть, например, бандит средней руки или бизнесмен - или, как
чаще всего бывало, нечто среднее.
- Какой "Давидофф"? Простой или облегченный? - спросил Татарский.
- Облегченный, - ответил клиент, наклонился и заглянул в окошко.
Татарский вздрогнул - перед ним стоял его однокурсник по
Литинституту Сергей Морковин. Когда-то он был одной из самых ярких
личностей на курсе и сильно косил под Маяковского - носил желтый свитер
и писал эпатирующие стихи ("Мой стих, членораздельный, как топор..." или
"О, Лица Крика! О, Мата Хари!"). Он почти не изменился, только в волосах
появился аккуратный пробор, а в проборе - несколько седых волос.
- Вова? - спросил Морковин удивленно. - Что ты тут делаешь?
Татарский не нашелся, что ответить.
- Понятно, - сказал Морковин. - А ну-ка пойдем отсюда к черту.
После недолгих уговоров Татарский закрыл палатку на ключ и,
боязливо косясь на вагончик Гусейна, пошел вслед за Морковиным к его
машине. Они поехали в дорогой китайский ресторан "Храм Луны", поужинали,
сильно выпили, и Морковин рассказал, чем он в последнее время занимался.
А занимался он рекламой.
- Вова, - говорил он, хватая Татарского за руку и сверкая глазами,
- сейчас особое время. Такого никогда раньше не было и никогда потом не
будет. Лихорадка, как на Клондайке. Через два года все уже будет
схвачено. А сейчас есть реальная возможность вписаться в эту систему,
придя прямо с улицы. Ты чего, в НьюЙорке полжизни кладут, чтобы только с
правильными людьми встретиться за обедом, а у нас...
Многого из того, что говорил Морковин, Татарский просто не понимал.
Единственное, что он четко уяснил из разговора, - это схему
функционирования бизнеса эпохи первоначального накопления и его
взаимоотношения с рекламой.
- В целом, - говорил Морковин, - происходит это примерно так.
Человек берет кредит. На этот кредит он снимает офис, покупает джип
"чероки" и восемь ящиков "Смирновской". Когда "Смирновская" кончается,
выясняется, что джип разбит, офис заблеван, а кредит надо отдавать.
Тогда берется второй кредит - в три раза больше первого. Из него гасится
первый кредит, покупается джип "гранд чероки" и шестнадцать ящиков
"Абсолюта". Когда "Абсолют"...
- Я понял, - перебил Татарский. - А что в конце?
- Два варианта. Если банк, которому человек должен, бандитский, то
его в какой-то момент убивают. Поскольку других банков у нас нет, так
обычно и происходит. Если человек, наоборот, сам бандит, то последний
кредит перекидывается на Государственный банк, а человек объявляет себя
банкротом. К нему в офис приходят судебные исполнители, описывают пустые
бутылки и заблеванный факс, а он через некоторое время начинает все
сначала. Правда, у Госбанка сейчас появились свои бандиты, так что
ситуация чуть сложнее, но в целом картина не изменилась.
- Ага, - задумчиво сказал Татарский. - Но я не понял, какое
отношение все это имеет к рекламе.
- Вот здесь и начинается самое главное. Когда примерно половина
"Смирновской" или "Абсолюта" еще не выпита, джип еще ездит, а смерть
кажется далекой и абстрактной, в голове у человека, который все это
заварил, происходит своеобразная химическая реакция. В нем просыпается
чувство безграничного величия, и он заказывает себе рекламный клип.
Причем он требует, чтобы этот клип был круче, чем у других идиотов. По
деньгам на это уходит примерно треть каждого кредита. Психологически все
понятно. Открыл человек какое-нибудь малое предприятие "Эверест", и так
ему хочется увидеть свой логотипчик по первому каналу, гденибудь между
"БМВ" и "Кока-колой", что хоть в петлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88