Скоро у Олы начались схватки.
Подозрение не давало Ксару покоя. Кто мог находиться в кибитке? В походы эллины женщин не брали. Потом этот странный возничий. Да и сама кибитка, больше похожая на крепость. Для какого дорогого груза предназначена? С бойницами! Он посылал своих верных людей к пахарям Мадия узнать, куда Агай спровадил царевну, но ее там не обнаружили. Узнали только – исчезла ночью, тайно, но куда и с кем, не знали. Приехал и увез Лог? Но его самого еще раньше увезла гетера, и он погиб в водах Понта. Матросы с триеры другой женщины, кроме гетеры, на корабле не видели.
И Ксар решил действовать немедленно. Если в кибитке Ола, надо перехватить ее, пока не попала в шатер Агая. С пятью всадниками он стал следить за когортой. Видел, как гоплиты заняли место в боевой линии, видел повозки и кибитку, поставленную в тылу когорты. Но из кибитки никто не показывался. К вечеру, когда у повозок загорелись костры, он со своими людьми подобрался поближе, затаился. Скоро дверка открылась, оттуда высунулась рука с кувшином, возничий взял его, побежал к костру. Бегал он туда и обратно три раза. Совсем уже по темну в кибитку забрался высокий эллин, а возничий куда-то засобирался. Он набрал в руку петли сыромятного ремня, отошел от костра и пошел вглубь лагеря, прямо на Ксара. Старейшина шепнул своим, и те бесшумно свалили возничего, забили в рот кляп, связали его же сыромятью. Укутанного в плащ пленника вынесли на руках из лагеря в степь, перекинули через круп коня и умчали подальше. Здесь, у сурочьего бутана, размотали, зажгли маленький костерок. Ксар снял с пленника шлем, вынул кляп, вгляделся в юное лицо возничего, спросил:
– Азгур?
Видя перед собой не персов, в чьи руки он думал попал, а скифов, юноша улыбнулся.
– Азгур, – подтвердил он.
Ксар заблестел мелкими зубами. Если в кибитке еще окажется и царевна, то будет ему сразу две удачи.
– А мы думали шпион по лагерю ходит, – Ксар потрепал Азгура по плечу, сделал вид, что начал распутывать руки. – Схватили, а это Азгур! Здорова ли царевна?
Юноша насторожился. Ласковый тон заросшего до глаз скифа, его блещущее золотом оружие, все выдавало в нем большого военачальника. Почему сам ловит шпионов? Как бы враг прошел незамеченным сквозь когорту? Почему схватили рядом с кибиткой, увезли куда-то далеко и здесь, ночью в степи, вопрос о царевне? Значит, находились рядом с кибиткой, видели его, бегающего с кувшином, но для кого вода, не знают. Столько раз побывавший в руках грабителей, битый и мученый, умиравший от кинжала краснобородого караванщика, Азгур накопил опыт, научился сопоставлять разные, казалось бы, детали одного дела. Получалось – эти скифы враги царевны. И промолчал.
– Что ж ты молчишь, Азгур? Царевна в кибитке?
Голос Ксара зазвенел. Он сжал пятерней щеки юноши и стал сдавливать. Рот Азгура открылся от боли, из глаз потекли слезы.
– Теперь скажешь?
Ксар разжал пальцы. Азгур молчал. Старейшина ударил его под подбородок, и юноша упал на спину. Помощник Ксара, его правая рука и советчик, схватил Азгура и сунул головой в огонь. Затрещали волосы, кожа на лице вспучилась волдырями. Его выдернули из огня, поставили на колени. Два воина взяли его за руки, растянули в стороны.
– Положу ногами в огонь, и ты обгоришь по колена, – пригрозил старейшина. – Где царевна?
И тогда, боясь, что ослабнет от пыток и выдаст Олу, Азгур высунул язык и откусил его. Ксар отшатнулся. Изумленный невиданным поступком юноши, он выпученными глазами смотрел на кровь, хлынувшую обильно и ярко на кольчатый панцирь. Откушенный язык болтался у подбородка.
Ксар подвигал желваками, провел рукой по лбу.
– Ты храбр, Азгур, – сказал он, наклонив золоченый шлем. – Я бы держал такого у своего сердца. Однако храбростью своей ты, безъязыкий, сказал все. Царевна в кибитке, и сегодня она будет моей. Я не боюсь сказать об этом тебе, потому что ты не успеешь увидеть Скила.
Старейшина отошел от костра, поймал повод своего белолобого.
– Пусть умрет воином, – устраиваясь в седле, кивнул он своим пятерым. – И меня догоняйте. Я должен сегодня взять самый дорогой трофей.
В эту ночь Агай не спал. Предчувствия мучили старого воина. Приснившийся накануне сон он считал вещим. А привиделась ему черная дорога, по ней скачет белый всадник, и всадник этот – отец. Агай бежит за ним, хочет спросить, где нашел он последнее пристанище, но отец не останавливается, а его все влечет за ним, и нет конца черной дороге. До самой ночи сидел Агай в шатре один, вспомнил минувшее, осмелился и упрекнул богов за их к нему суровость. Где дочь? Худо закрыть глаза, зная, что не упадет на них горстка земли, брошенная рукой скорбящей, родной. Он не вынес одиночества, горьких мыслей и велел позвать старшего энарея. Предсказатель, сам едва живой старик, явился, и они сидели теперь вдвоем, беседуя тихо и доверительно о богах и заповедях их. Дел военных не касались совсем, будто и не входил Дарий в их степи и не костры персов высвечивали небосклон. В шатре было полутемно, поэтому царь не сразу разглядел, что вошел и стоит у входа начальник стражи, заменивший на этом посту отбывшего на Борисфен звероподобного Куна.
– Что тебе? – ласково спросил Агай. – Скажи, пусть прибавят огня.
– Скил пришел, – доложил страж. – С ним эллины и еще кто-то. Просит впустить.
Шатер царя охранялся многими воинами охраны. Отдельная тысяча покойного Ольдоя и тысяча сверхметких располагалась вокруг и тоже несла караул. В ночное время к царю без его позволения не допускался никто. Свободно разгуливающий среди своего народа в мирное время, Агай не позволял себе такого в тревожные дни войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81