Дарий замолчал. Писец доскрипел пером, уставился на него, ожидая следующих слов. Но царь вяло шевельнул рукой.
– Отправить.
Гонца с посланием Дария перехватил Скил. Оставив свою тысячу, он предстал перед Агаем с персом. Письмо было написано на эллинском языке, и Скил прочитал его царю. Не знающий никакой письменности, Агай долго вертел его перед глазами, потом достал шкатулку и спрятал.
Гонец спросил, будет ли ответ. Агай кивнул. Перс с нескрываемым интересом разглядывал царя, а тот его. Вдруг царь подошел к нему, дотронулся до панциря. Да, он был двойным, в этом Агай убедился воочию. Гонец улыбнулся. Он еще по дороге к шатру Агая все высмотрел, что мог, но ни у одного из скифов не увидел секретных стрел. Значит, их нет. Он уже представлял себе, как доложит об этом Дарию и какие милости приобретет за ценное сведение.
Как было знать персу, что старый Агай не дал ни единой стрелы своей отобранной из всей орды сверхметкой тысяче. Множество стрел было тщательно увязано в пучки, которые плотными вязанками лежали на телегах, замаскированные сеном. Этого перс не знал и поэтому улыбался царю скифов, считая, что непробиваемым панцирем устрашил его окончательно и что, если Агай явится к Дарию с землей и водой, это ему, послу, зачтется.
– Тебе не тяжело? – Агай ткнул его в грудь пальцем.
– Тяжело, – улыбаясь, ответил перс. – Зато легка победа.
– Ты дерзок, как и твой царь. – Агай шевельнул седыми бровями, отошел к Скилу. Старейшина уже приготовил пергамент, ждал, когда владыка начнет диктовать ответ и какой.
Агай постоял возле старейшины, глядя на желтый квадрат бумаги, трудно согнул спину, пришлепнул к ней руку, сказал:
– Запиши.
Скила поразила рука владыки. Он глядел на нее, будто видел впервые: желтая, неживая, с синюшными ногтями. Захотелось подышать на нее, согреть. Он обеспокоенно посмотрел в лицо царя, но тот, кряхтя, выпрямился, и, подволакивая ноги, обутые в бобровые унты, зашаркал к выходу из шатра. Перс улыбался. И об этом он расскажет властелину полумира: царь скифов мертв. Только гордыня поддерживает его стоймя.
Агай уперся руками в косяки входа. Глядя в сторону ставки Дария, он заговорил удивившим перса крепким голосом:
– Узнай, перс, каков я: и прежде никогда не убегал из страха ни от кого из людей, и теперь не бегу от тебя. Ныне я не сделал ничего нового сравнительно с тем, что обычно делаю в мирное время. А почему я не тороплюсь сразиться с тобой, я и это тебе объясню: у нас нет городов, из-за которых мы бы поспешили драться с вами из боязни, чтобы они не были взяты и опустошены.
Агай диктовал по-скифски, не торопясь. Скил переводил на эллинский и быстро записывал. Перс глядел в спину царя, слушал. Видно было – понимал.
– Если бы нужно было во чтобы то ни стало ускорить бой, – продолжал Агай, – то у нас есть могилы предков. Вот попробуй разыскать их и разорить, тогда узнаете, станем ли мы сражаться с вами из-за гробниц или не станем. Раньше мы не сразимся, если нам не заблагорассудится. Это относительно сражения. Владыками же своими я признаю только Папая и Табити-царицу, богиню скифов, а тебе вместо даров – воды и земли, я пошлю такие дары, какие приличествует тебе получить.
Царь помолчал и добавил:
– Наконец, за то, что ты назвал себя моим владыкою, ты мне поплатишься.
Гонец с ответом отправился назад. В это время подошла к ставке Агая когорта Гекатея. Стратега проводили в царский шатер. Разговор был коротким. Царь поблагодарил его за привод гоплитов, указал место в боевом порядке. Разговор их переводил Скил. Из шатра вышли вдвоем. Скил отправлялся к своей тысяче, спешил.
– Лог с царевной при тебе? – спросил только.
Гекатей кивнул. Старейшина тряхнул шлемом, вспрыгнул на коня и умчался, чтобы всю ночь разъезжать по ничейной полосе, не дать персам нанести удар внезапно. Когорта расположилась по центру боевой линии скифского войска. Стратег оценил тактику царя. Если врубиться когортой в лоб персидского построения, имея на флангах могучую конницу Скила и Ксара, то такой удар сдержать будет трудно.
Наступила ночь. Безлунная, неоглядная. Над землей низко двигались черные, даже в темноте отличимые тучи. Они будто утюжили степь, будто хотели стереть с нее все это скопище конной и пешей рати, сошедшееся сюда для недоброго дела.
Ола лежала в кибитке, натянув на голову одеяло. Ее знобило. Служанка то и дело высовывалась наружу, гоняла дежурившего у кибитки Азгура к костру. Юноша бежал, подогревал воду. Служанка парила в ней какие-то травы, поила царевну. Изредка их навещал Лог, но уходил быстро. Покидать боевую линию Гекатей запретил настрого. Каждый оставался на своем месте. Разрешалось только дремать сидя. В эти короткие минуты свиданий Ола оживала, бодрилась, уверяла Лога, что, как только родит, прекратится озноб и она станет совсем прежней. Он видел – ей худо. Ола то горела огнем, то тряслась от холода, только настой из трав успокаивал ее ненадолго. Лог клал на лоб широкую ладонь, чувствовал жар, ладонь мокрела от пота. Но не он, а она находила легкие слова, шептала ему нежно, как там, на острове, в их пустынной пещере. Ее глаза стали еще больше, капли пота на переносице и бровях блестели от огня светильника.
Служанка предложила сходить за энареем, искусным лекарем, или принести в жертву Табити белого козленка. Сходить в стадо и привести. Лог пообещал достать козленка к утру. Подслушавший их разговор Азгур сказал, что идет сейчас же и к утру вернется. Ола слабым голосом попросила не делать этого. Юноша не послушал и ушел. Отправился в свою линию и Лог. Служанка заперлась изнутри, присела рядом с царевной, подперла рукой щеку и жалостливо молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81