– А мы уж и спать было легли, а тут буря. Брат говорит: «Сети совьет, порвет, как жить станем?» …Эх-хэ-хэ! Новые-то дорогоньки. Ну, встали, пошли, поплыли. Тяну сеть, а тут диво, да прямо к лодке…
Проснулся Лог поздно. Никого в шалаше уже не было. Он лежал на своей подстилке, осматривал новое жилище. Сколочено было оно из разнообразных плах и брусьев. Все это обломки судов, выброшенные на берег. Сквозь редкий настил торчали плети усохших водорослей, полутемное нутро шалаша часто продернули солнечные нити. Щелей было много. В центре, обложенный каменьями, чуть чадил костерок. Дым от него вытягивался в оставленную над входом дыру. В углу навалены дрова, тут же, на холстине, большая связка сушеной рыбы, два плоских круга хлеба и амфора с водой. Одежда Лога висела в центре шалаша. У костерка, на воткнутых в землю палках, подсыхали наморщенные сапоги.
Мастер встал с постели, постоял, пережидая головокружение, потом вышел из шалаша под солнце. Тело ныло не столько от усталости, сколько от долгого и неподвижного лежания. Он растер затекшую руку, сощурясь поднял к солнцу лицо в четких отпечатках морской травы и громко, со вскриком чихнул. Сонливость прошла. Он вытер выступившие слезы, потянулся. Увидел под ногами увесистый камень, поднял его, прицелился в поблескивающий над водой валун. Камень с фурканьем пролетел мимо. Над местом падения сверкнул высокий всплеск. Растревоженные чайки поднялись тучей и, словно того дожидались, начали свое хлопотливое дело – взлетать и падать, выхватывая из воды зазевавшуюся рыбешку. Безмятежная гладь моря зарябила от их ныряний и частых белесых обронок. Прибрежные камни были как побеленные. На земле толстым слоем лежал помет, сыро пахло морем, гниющими водорослями, рыбой и птичьей клеткой. У самого уреза воды дрались из-за рыбешки два бурых краба. Костяной стук клешней по горбатым спинкам, разбежки и наскоки. Уже давно подхватила и унесла рыбешку проворная чайка, но крабы продолжали бой.
Улыбаясь всему вновь обретенному миру, Лог вернулся в шалаш, собрал в охапку одежду, вышел на воздух. Здесь облачился. Теперь дал знать о себе голод. Он вынес амфору, двух рыб и ломоть хлеба. Сел на землю подогнув ноги калачиком, отдирал зубами от рыбы длинные дольки высохшего мяса, жевал, чувствуя солоноватый привкус моря, откусывал от черствого ломтя и запивал водой. Ел с удовольствием, не спешил. Вторую рыбину сунул за пояс. В карман кафтана опустил хлеб и зашагал в конец острова, к белой скале, над которой снежный маятой клубились чаячьи стаи.
До скалы дошел быстро. Удивленно смотрел на отвесную громадину, испещренную, трещинами, выветренную причудливо и обточенную штормами… Глыбы лежали у подножия, торчали из воды белыми головками или маячили сквозь толщу воды.
Лог поднял с теневой стороны кусок розоватого камня, и почудилось: он теплит ладонь. Да, материала много, но где же Сосандр прячет мастерскую. Пока этот вопрос крутился в уме, цепкий взгляд по едва приметным признакам уже определил – здесь, рядом. Вот на глыбе свежие царапины, должно, ее ворочали ломиком, но унести оказалось не под силу. А с этого места камень исчез: на земле, в глубоком продаве, бледные побеги травы, так и засохшей, не вобрав в себя животворного солнца, не позеленев. Значит, Сосандр приезжал сюда совсем недавно, в конце лета.
Так, исследуя всякую заметину, Лог спустился к самой подошве скалы. Тут была удобная бухточка с кольцевым бережком из белого песка и мраморной гальки. В скале, под нависшим карнизом, зияла широкая щель. Лог присвистнул: «А прячет ли Сосандр свою мастерскую? – подумал он. – Всякому, кто захочет, открыто тайное. Просто надеется, что лишний глаз сюда не заглянет».
Он спрыгнул с выступа на белый бережок, прошел по нему к щели, заглянул внутрь. Сыростью, как ожидал, не потянуло, а глаза не уперлись в темноту. Лог вошел в щель и через несколько шагов оказался в большом сводчатом гроте. Сквозь пролом в стене сияло солнце, и все было видно отчетливо. Несколько заготовок, слегка обтесанных, стояло у стен, одна готовая статуя была помещена в центре грота так, чтобы на нее падал прямой свет из пролома.
Статуя поразила мастера законченностью форм. Он ходил вокруг нее взволнованный, приниженный высоким искусством другого. Перед ним стояла нагая девочка-подросток, еще не открывшая мир, еще едва познающая себя. Чуть опустив плечо и отставив острый локоток, девочка горсткой старалась подхватить вот только сейчас начавшую выбугриваться грудь. Руку другую подняла к изумленному лицу и пальчиком отогнула вниз пухлую губу.
Лог опустился перед статуей на камень. Так вот она, простота и правдивость, чему учил его Сосандр, к чему терпеливо подвигал. Не только строгих богов и надменно застывших героев высекали его нервные руки. Тоскующий художник, боясь быть непонятым и проклятым за свое незаказное искусство, прятался от людей и извлекал из камня живое и близкое, как эта девочка, увиденная им на улочках Ольвии.
Но чем больше смотрел он на статую, тем все сильнее, неотвязчивее росло в нем чувство протеста. Да, Сосандр сработал статую великолепно, но то, от чего предостерегал он Лога, уже грозило этой девочке. Но что?
И Лог понял: Сосандр, как обычно раскрасит глаза и тело статуи. Под краской скроется фактура теплого мрамора и пропадет искренность. Еще не видя краски, Лог ощущал ее присутствие, и это уже теперь вызвало чувство протеста.
«Ты, Лог, свободен в выборе натуры, а я вынужден работать на потребу храмов!» – вспомнил он горькие слова Сосандра и прикрыл глаза, чтобы представить его бледное лицо с выбоинками худобы на бритых щеках и пристально-грустный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81