Доброе ли дело я делаю за твои хорошие деньги? Посейдон гневается!
На открытом невысоком мостике двое рулевых ворочали тяжелым рулем. Привязанный к мачте факел освещал их голые, по пояс мокрые тела. Рулевые плясали у рвущегося из рук штурвала.
Опия спустилась в гребное отделение. Качка никак не повлияла на нее. Только лицо стало натянутым, как у человека, напряженно ждущего чего-то. Намокшие волосы сосульками лежали на спине поверх плаща. Ее не удивило представшее зрелище. Спокойная, вся в своих думах, шла она длинным проходом, по сторонам которого по двое рабов в каждом ряду едва справлялись с одним веслом. Здесь слышалось звяканье цепей порядно скованных гребцов, стоны да скрип уключин. Надсмотрщик при появлении красавицы взмахнул длинным бичом, и конец его, просвистев над многими головами, точно нашел зазевавшегося. Опия даже не взглянула на усердствующего кнутобойцу. Толкнула дверь в конце прохода и скрылась в носовом кубрике.
К полуночи над морем появилась луна, осияла неоглядные дали. Триера выбралась из лимана, и ветер внезапно стих. Его разбойный посвист в канатах и снастях оборвался, и они обессиленно повисли. Разогнанные волны еще долго горбатились вокруг корабля. Но теперь они не курчавились пеной, а смиренно покачивали на горбах лунные стеклины. Измученные рулевые отдыхали. Плеск весел стал мерным, не тем, когда гребцы, изнемогая, едва удерживали их в руках, выводя триеру встречь ветра в открытое море.
Головокружение прошло, и Лог ожил. Он оторвал от изголовья тяжелую голову, разлепил веки. Все так же горел светильник над столом, только теперь его не мотало, а едва покачивало. Мастер сел на топчане, опустил ноги на пол. Утвердившись в таком положении, он попробовал встать, но слабость не вдруг оставила его. С трудом прошел к столу, повалился на скамью, передохнул и начал подниматься вверх по лесенке, решив, что свежий ветер выдует остатки морской болезни. Толкнул крышку, она не подалась. Тогда он уперся в нее плечом, чуть приподнял. В щель увидел звездное небо и черную тень мачты. Держать люк стало невмоготу, что-то громоздкое давило на него. Крикнул еще. Тихо. Он опустил крышку, сел на ступеньку.
«Была Опия или мне привиделось? – подумал Лог. – Не может она сразу находится и в городе и здесь. Но… перстни! Они-то вот, перед глазами. Я их видел. И поцелуй!»
Он вскочил, стукнулся макушкой о люк.
– Здесь она, – решил он, морщась от боли. – Что-то неладно. Передавала, что будет ждать в городе. В яме держат. Зачем?
Уперся горбушкой в люк, надавил до хруста в костях, и крышка откинулась. Ящик опрокинулся, из него змеями полезли просмоленные канаты. Рулевой в ужасе застыл на мостике, глядя на растрепанного колосса, что, пригнувшись и напружиня ноги, стоял на палубе, озирался зверем, и лунные волосы болтались на вздрагивающих плечах.
– Белый остров где? – хрипло спросил мастер.
Рулевой с испуга не ответил, а лишь молча указал за корму. Там, казалось, совсем близко лежало на освещенном море длинная и плоская черновина. Где-то там же, рядом поблескивал тусклый огонек маяка.
– Поворачивай! – рявкнул Лог и в два прыжка оказался на мостике. Рулевой скатился на палубу, бросился в средний трюм, грохоча деревянными башмаками по крутым ступеням. Лог крутанул руль, и триера стала медленно разворачиваться носом к острову. В это время на палубу выбежала встревоженная Опия. Следом поднялись двое рулевых и капитан в красной феске. Они остановились за спиной гетеры плечом к плечу, а она направилась к мостику. По пути наступила сандалией на край длинного плаща, оборвала серебряную фибулу. Пряжка, будто маленькая луна, долго катилась по палубе, сорвалась за борт и там погасла. Опия взошла на мостик, положила ладонь на рукоятку штурвала.
– Ты не оценил моего поступка, Лог, – укоризненно заговорила она, глядя на огонек маяка, теперь мигающий строго по носу триеры. – Я не сделала с тобой того, чего могла бы и чего от меня хотели. Зачем правишь к своему печальному, от которого я чуть было не увезла тебя. Боги свидетели! Я хотела стать рабой господина моего сердца! Еще не поздно. Направь судьбу свою в счастливую сторону, руль от нее в твоих руках. В Афинах ты станешь великим скульптором, и мастерство твое засияет достойно рядом с гением Поликлета! Я богата и все отдаю тебе. Ничего не прошу взамен. Только быть рядом. Нет! Еще хоть лучик твоей славы пусть будет сиять мне, и с меня довольно станет его тепла.
Она всхлипнула, с надеждой и ожиданием заглядывая ему в лицо. Лог не отвечал, не разжал стиснутых зубов, не бросил на нее даже косого взгляда. Глаза Опии заблестели, набухли слезами. Все плыло и качалось перед нею. Она обхватила Лога, сползла на доски мостика, гладя его крепко расставленные ноги. Ветер, пропадавший где-то, внезапно вернулся. Теперь он налетел с берега, сморщил и смял выглаженное море, подхватил с палубы гетерин плащ, расправил в полете и распял на канатах.
– Видишь, ветер и тот нам попутный! – крикнула Опия и зарыдала, обхватив ноги мастера.
Капитан что-то крикнул внутрь трюма, и весла, до этого слаженно врезавшие воду замерли. С лопастей в море сцедились светлые струйки, и весла втянулись внутрь. Триера сразу остановилась, закачалась на светлых волнах. Поправив на голове феску, капитан подошел к мостику. Глядя снизу вверх на Лога, сказал: – Мое дело – быстрее доставить в Афины собранные в Ольвии деньги. Сейчас поставим паруса и побежим быстро. Я не могу высадить тебя на этот остров. Такого уговора не было. – Он посмотрел на Опию. – Путь она оплатила до Пирея.
Лог бросил руль, шагнул с мостика. Гетера протащилась за ним до ступенек, оторвалась и осталась лежать на настиле, слепо ловя мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81