– Я не обязан думать об этом. Ты обязан, ты у нас теперь Маккоубер. Вот ты и думай.
По вершинам хребта прошелся прожекторный луч. Очевидно, прожектор направили с осветительной башни главного космодрома. На вершинах искрился лед, и это было как напоминание о том, что за пределами городской атмосферы царит лютый космический холод. Крамер посмотрел на Леонида сбоку, подышал на стекло и потер его рукавом, хотя стекло было чистым.
– Думай, пожалуйста вслух, – сказал он. – Мне тоже будет небезынтересно.
– Да, – сказал Леонид, – Маккоубер не очень-то благосклонно воспринял нашу идею собрать стержни в единое облако...
– Почему ты вспомнил об этом?
– Я, видишь ли, думаю вслух, если угодно.
– Виноват, – извинился Крамер. – Продолжай. Сейчас ты чем-то похож на Маккоубера.
– Вероятно, уже тогда он опасался, что огромная масса стержневых носителей информации, приобретая компактность, может в один прекрасный момент изменить свои качества. Он одобрил нашу систему не раньше, чем у него появилась обоснованная надежда, что условий для перехода Количества в новое Качество быть не должно.
– Его успокоил мой подсчет расстояний между стержнями в будущем облаке.
– Да. Расстояния были солидные, и Маккоубер дал нам зеленую улицу. А потом... Потом я заметил, какой у него был испуганный вид, когда он разглядывал записи «гравитационных мерцаний» только что созданной «камбалы».
– «Мерцания»? – удивился Крамер. – Ты меня развеселил. При чем здесь «мерцания»?..
– Весело, не правда ли? Никому, кроме Маккоубера, и в голову не пришло, что эти «мерцания» – первые признаки возможной самоорганизации облака. Он похолодел от ужаса, когда узнал о «мерцаниях», а нам очень весело. Ну разве не весело, что его опасения блистательно оправдались и мы получили себе а назидание великолепный образец самоорганизующейся системы, в просторечии – Рой? И надо полагать, основное веселье еще впереди. Судя по всему, эта система обладает немалым запасом технологической свободы самостоятельных действий. Самостоятельных и, видимо, теперь уже непредсказуемых...
– Ладно, спрячь когти, сын льва, – я имею в виду когти твоего убийственного сарказма. Я, например, сделал все, чтобы найти возможность предсказывать поведение Роя.
– Если Крамер такой возможности не нашел, значит ее попросту не существует. Я неплохо осведомлен о математико-аналитических способностях Крамера. – Леонид побарабанил пальцами в стекло. Спросил: – Маккоубер предпринимал попытки повлиять на Рой?
– Ключ от сейфа у тебя в кармане.
– В отчетах будем копаться потом. Можешь не сомневаться, как только выспишься, я тут же усажу тебя за пульт аналитической машины. А сейчас изволь ответить на мой вопрос.
– Ну как он мог влиять на Рой? А главное – чем? Едва появились первые сгустки, он приказал нам распылить их «Слонами» в однородное облако. И уж если «Слоны» оказались бессильны... – Крамер развел руками. – А ты говоришь «повлиять». Скорее эта неудачная попытка повлияла на наши с Маккоубером отношения. Он словно забыл дорогу в этот зал, а нас вообще перестал замечать. Два раза летал он с Дэном Фростом непосредственно к месту событий, и каждый раз возвращался еще угрюмее, чем улетал. По-моему, он решил, что мы загубили Проект, и подал в отставку.
– Это по-твоему. Если бы он так решил на самом деле, он спустил бы с нас шкуру – с меня и с тебя в первую очередь – и заставил бы исправить положение. Чужие ошибки всегда кажутся исправимыми. Я думаю, Улаф, когда Маккоубер произносил слово «Ютавр», он довольно отчетливо представлял себе его смысл...
– Кентавр, Минотавр, – рассеянно дополнил Крамер. – Если произнести мою фамилию наоборот, получится Ремарк. Магия слов или словесная эквилибристика, и сколько угодно скрытого смысла... Чем тебя насторожило слово «Ютавр»?
– Маккоубер мог подать в отставку только в одном случае, Улаф... Если был убежден, что допустил ошибку сам.
Леонид взглянул в ошеломленные глаза Крамера и добавил:
– Или еще хуже... Если был убежден, что погубил Проект собственными руками.
Крамер судорожным движением расстегнул ворот рубахи.
– Но как бы там ни было, Улаф, Рой все-таки существует, и надо искать способ заставить его отдать нам Ю-информацию. Точка.
Крамер шумно перевел дыхание.
– Ну почему я так люблю оптимистов?.. – с грустным недоумением вопросил он пространство.
Белая дверь открылась, и в зал вошла Надия. Леонид увидел ее и ощутил, что вместе с ней в зал вошел праздник, о котором они тут с Крамером позабыли. Во всем ее облике была какая-то неузнаваемая новизна, и Леонид, поспешивший навстречу, не сразу понял, в чем дело, и только когда они встретились в центре зала, он осознал, что дело не в новой прическе и даже не в новомодном светящемся платье, а в том, что трехмесячный срок без нее – это слишком жестокая и совершенно несправедливая штука...
Она первая вспомнила, что здесь они не одни, посмотрела в ту сторону, где стоял Крамер, глядя сверху на город, и сказала ему: «Здравствуй, Улаф!» – и когда он обернулся, она помахала рукой, добавила: «С праздником!» – и Крамер церемонно ей поклонился.
Крамер проводил их взглядом. У двери Леонид задержался и виновато на него посмотрел. Надия крикнула: «Мы будем в Зимней Пирамиде, Улаф! Приходи побыстрее!» Крамер пожал плечами и сделал в воздухе неопределенный жест.


ТАЙНА ПОКРЫВАЛА ЗОЙСУЭЛЛЫ, ДЭН ФРОСТ И РАВНЕНИЕ НА ЮПИТЕР

Город был изобретательно ярко украшен иллюминацией. На длинном светящемся панно, мимо которого они проходили, катились колеса. Сначала катились маленькие колеса, потом большие, потом опять маленькие и снова большие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34