А теперь зайдет Костя, посидит, похмурится да с тем и пойдет».
«Костя говорил, что вы будете нужны ему, Никич...» – осторожно говорит Марина.
Но Никич снова машет рукой:
«Старики никому не нужны... Молодые все сами делают, а нет чтобы посоветоваться...»
Никич долго ворчит и жалуется, а Марина ласково, терпеливо успокаивает его, потом беседа их становится веселее, из брезентовой палатки доносится смех...
Марина обязательно приходит к Никичу после того, как он сильно выпьет. Она уже знает, что старик сидит и мучается угрызениями совести, что он ждет ее, чтобы излить ей душу.
«Была уже мама или не была?» – заглядывая через забор, соображает Динка. И, судя по тому, что Никич насвистывает песенку и бодро перебрасывает к верстаку какие-то дощечки, Динка убеждается, что мама была. Отодвинув помеченную красным крестиком доску в заборе, она быстро шмыгает в сад и бежит к палатке.
Динка любит поговорить с дедушкой Никичем. Никич для нее не просто взрослый человек, а старший товарищ. Во всяком случае, он скорее старый, чем взрослый, а Динка давно уже знает, что взрослые не умеют хранить детские тайны и всякое откровенничание с ними почти всегда кончается неприятностями. Во-первых, взрослые люди всего боятся. Боятся драки, боятся лазить в чужие сады, боятся всяких болезней и многого такого, что детям даже не приходит в голову. Все это было бы еще ничего, если бы они не шушукались между собой и не принимали своих мер, как они любят выражаться. Дедушка Никич не любит шушукаться, и никаких мер он никогда сам не принимает, поэтому с ним легко говорить о всяких вещах. Конечно, не о главных делах, потому что он может ими заинтересоваться и что-нибудь посоветовать маме. Недаром мама иногда говорит: «Надо посоветоваться с Никичем». Но может быть, это о чем-нибудь другом...
Динка подкрадывается к дедушке Никичу, тихонько кукарекает за палаткой и, довольная собой, усаживается на старый пень. Старик дружески кивает ей головой, продолжая свою работу.
– Ну, пришла-появилась? – спрашивает он через секунду.
– Появилась, – говорит Динка и с любопытством разглядывает на носу деда красные ниточки.
– Пришла и молчишь, – недовольно бурчит Никич, бросая на девочку быстрый взгляд. – Чего сотворила спозаранку? – спрашивает он, прилаживая дощечку на верстак.
– А ты что вчера сотворил? – фамильярно интересуется Динка. – Мама говорила – у тебя болезнь, а я знаю, что ты опять пил водку!
Никич дует в рубанок, вычищает пальцем застрявшие в нем стружки и молчит.
– Лина сказала, что ты лежишь, как Адам. Что это значит? – спрашивает Динка.
Никич бросает рубанок под верстак и присаживается на кучу досок.
– А вот... что это значит! – Он дергает ворот старого рваного пиджака и показывает Динке выглаженную, но штопаную ветхую рубашку. – Все пропил...
Динка с сочувствием смотрит на худую, щуплую фигуру Никича, на рубашку, на рваный пиджак. Ей хочется утешить старика.
– Так это ведь только вещи. А мама говорит, что из-за вещей стыдно сильно расстраиваться; надо расстраиваться, если с человеком что-нибудь случится, – серьезно говорит она.
– Твоя мама – ангел, а живем мы на земле. И всякая вещь стоит денег, а денег у нас нет. Кто их зарабатывает? Одна мама. У меня вот руки дрожат... Хотел полочки сделать с резьбой, на дачах купили бы сейчас, а вот не могу... Пальцы не слушаются. – Он кладет на колени худые руки и шевелит узловатыми, вздрагивающими пальцами.
– Подожди... может, занозы у тебя? – деловито осведомляется Динка. – В меня один раз стекло влезло, так тоже руки дрожали, пока не выдернула.
– Нет, что уж тут гадать... – вздыхает Никич. – Это все от этой пакости – от водки.
– Вот какие мы с тобой недотепы! – усмехаясь, говорит Динка. – У тебя руки дрожат, потому что ты старый, а меня двое мальчишек бьют, потому что я маленькая.
– Как это понимать – бьют? – удивляется Никич.
– Ну, просто бьют, – пожимает плечами Динка.
– А зачем ты с ними играешь? – строго допытывается старик.
– Я не играю. Они сами по себе дразнят меня и бьют.
– Тебя бьют, а ты молчишь?
– Я не молчу, я тоже бью, но я не успеваю. Они же старше, и потом, их двое. Это Трошка и Минька, знаешь?
– Откуда мне их знать? Вот пойду с тобой, так узнаю.
– Ну нет! Ты со мной не ходи! – живо протестует Динка. – Они еще хуже дразниться будут! Вот, скажут, Макака какой живой труп привела!
– Хе-хе-хе! – добродушно смеется старик. – Ну, ты и скажешь тоже! Где что услышишь, все на свой язык подхватываешь... Хе-хе-хе! Живой труп! Вот дурочка-то!
– Да что ты, дедушка Никич! Ну кто тебя испугается? И потом, я теперь и сама их побью! А знаешь почему? – Динка взмахивает рукой и кричит в самое ухо старика: – Сарынь на кичку! Вот почему! Догадался?
Никич трет ладонью ухо:
– Ничуть. Опять тебе что-то ворона на хвосте принесла, – усмехается он.
– Не ворона, а дядя Лека... А ты что же, про Стеньку Разина не знаешь? – презрительно щурится Динка.
– Нет, погоди! – лукаво грозит ей пальцем старик. – Я-то знаю. А вот ты-то знаешь ли, какие это слова: «Сарынь на кичку!»?
– Я знаю, мне все объяснили. Это просто волшебные слова. Степан Разин всегда побеждал с ними!
– Он-то побеждал, а ты-то едва ли... Хе-хе!
– Почему? – вскакивает Динка. – Я как гикну: «Сарынь на кичку!» – и у меня сразу силы прибавятся! Я тогда кулаком, кулаком! Одного, другого!
– Ну нет! Ты это брось! А то у тебя, хе-хе-хе, такая кичка получится! – вытирая мокрые от смеха глаза, говорит Никич.
– Да ты что! Это у Миньки кичка получится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32