— Вот видишь.
— Но в ней еще темноты хватает. Видно, многовато меня били по башке. Шпандырем утюжили.
— Твой отец был сапожником?
— Да нет, каменщик он. Дедушка был сапожник. Матери отец.
— И что же? Били тебя?
— Недолго. Все рано умерли. Отец жив, но на работах в рейхе. Написал раз из Дрездена.
— А что же ты говоришь, что сегодня всех твоих забрали?
— Моих, да не моих. Я у тетки жил. Она-то вывернется, за > нее не боюсь. Но у нее двое сыновей. Свои в доску. Их и забрали.
— А из-за чего?
— Видно, пронюхали. У нас там типография.
— Вот тебе и на. Но не у вас в доме?
— Нет. Но мы все в той типографии работали.
Снова помолчали. Где-то очень далеко раздался взрыв.
— Что-то там происходит,— шепнул Анджей.
— А мы тут спим,— с болью сказал Лилек.
— Вот как раз и не спим.
— Один должен бодрствовать, чтобы другой мог заснуть.
— Откуда ты это знаешь? — оживился Анджей.
— Просто пришло в голову.
— Так сказано у Шекспира. Был такой писатель.
— Знаю. Вевюрский тоже рассказывал. А может, это Вевюрский мне и говорил: один должен бодрствовать, чтобы другой спал. Мы должны бодрствовать,— повторил Лилек, словно засыпая.
Вдруг он встрепенулся.
— Слушай, а в Москве ты был? Анджей пожал плечами.
— Откуда же, туда трудно попасть.
— Верно. Вот уж, должно быть, красивый город.
— Большой,— неуверенно сказал Анджей.
— Большой, огромный. Весь, наверно, огнями светится.
— Спятил. Сейчас ведь война.
— Они войны не боятся. Кремль светит на весь мир. Там Сталин сидит. Он всех рабочих любит. Собрал их всех вместе —и погнали немчуру.
— Нам бы такого Сталина!
— Силища.
— Именно,— вздохнул Анджей.— А у нас неизвестно, кому верить.
— Нам верь, коммунистам,—- с внезапной силой сказал Лилек.— Придут сюда — всем будет хорошо. Как в России. Всех сравняют. Землю раздадут...
— Только там малость наших постреляли, польских коммунистов. Рассказывал мне один человек. Оттуда приехал.
— Что ты говоришь! Я хочу его повидать.
— Не знаю, где он. Такие здорово прячутся.
— А ты где его видел?
— Видел, и все тут. Чего тебе рассказывать.
— И что он говорил? Хорошо там, правда?
— Может, и хорошо. Но кое-кого из ваших там расстреляли.
— Много он знает. Если расстреляли, значит, за дело. Враги.
— Коммунисты — и враги?
— Притаившиеся. Сталину лучше знать. Когда ихняя армия сюда придет, я, наверно, рехнусь от радости.
— Ну, знаешь. Люди как люди.
— Да. Но это не обыкновенные люди. Они принесут нам настоящую свободу.
— Да, конечно. Свободу...
— Свобода для каждого человека — как воздух.
— Да, но только люди впритирку стоят. Тесновато немножко. Вот и не получается свободы.
— Что-то глупости ты говоришь...
Лилек сел на постели и коснулся рукой груди Анджея.
— Ты все-таки буржуй,— сказал он беззлобно,— ты нашей пролетарской жизни даже не представляешь. И счастья нашего представить себе не можешь.
— Вполне возможно.
— Ох, дорогой мой,— тоном Вевюрского сказал Лилек,— я и сам не очень-то могу все это представить.
— А где они сейчас?
— Уже на Днепре.
— Значит долго еще ждать.
— Долго.
— Только бы дождаться.
— Только бы дождаться,— повторил Лилек.— Но если мы не дождемся, другие дождутся. Увидят. Ах, даже думать боюсь, какое это будет счастье.
И Лилек порывисто поцеловал Анджея в голову.
III
Несчастьем Эльжбеты Шиллер был ее снобизм. После смерти она, собственно, не находила себе места. Ей казалось, что она теперь совсем осиротела, осталась одна на целом свете. И что убывающее количество контрактов и все меньший успех вызваны
тем, что нет рядом с ней брата. Она забывала, что при жизни Эдгар не так уж много помогал ей. Разумеется, закат ее славы был совершенно естественным, она старела и теряла голос. Основательно располнела, и прежде привлекательные черты ее лица расплылись и как-то стерлись.
Очевидно, из снобизма она и поселилась у княгини Казерта. Может, отчасти и ради безопасности, может также, соблазнила ее роскошь большой квартиры на третьем этаже старого (некогда говорили: современного) каменного дома на улице Бодуэна. Княгиня Казерта, как известно, приехала в Варшаву для окончательного раздела имущества с Марысей Билинской и для оформления обмена двух каменных домов, полученных по наследству в Варшаве, на дом в Риме, который тоже был собственностью княгини Анны. Приехала в самом конце августа 1939 года и поселилась у своей родственницы на этой вот улице Бодуэна. Здесь застала ее война. Родственница убежала вместе с дипломатическим корпусом во время осады Варшавы. А Роза как-то не собралась и самым глупейшим образом торчала тут, в неслыханных для нее условиях. Квартиру Эльжбетки — маленькую современную комнатенку— разбомбили, и она нашла приют в апартаментах, занимаемых Розой.
Тут начались серьезные затруднения.
Княгиня Казерта была все-таки глуповата. Она переоценивала свое положение в свете, который не проявлял к ней ни малейшего уважения. Совершенно не понимала, что вокруг происходит, и не желала отказаться от своих чудаческих прихотей. Но для этого требовались деньги, а денег не было. Дома не приносили дохода. Шушкевич, как наседка, оберегал имущество Билинской для Алека, и Роза бегала к каким-то кузинам, которые не хотели, да и не могли ничем ей помочь. Только и было от этого толку, что она наловчилась говорить по-польски и уже не делала тех ужасных ошибок, которые вначале очень злили Эльжбету.
Следовало подумать о каком-то серьезном источнике доводов, где-то занять деньги; ведь они были уверены, что после воины смогут вернуть долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203