Теперь мы должны были временно приостановить строительство. И мы приостановили.
В один прекрасный день дамы вызвали меня к себе. Они прониклись ко мне доверием и всячески давали мне это понять, а я не знал, опасно это или нет.
Я был рабочим-бродягой, бездомным псом, который превыше всего ценит свою свободу.
Дамы просили меня стать их шофером.
Я насторожился, мне всегда хотелось научиться водить машину, но я все же попросил время на раздумье.
Но не выдержал. Основанием для моего скорейшего согласия послужила та девушка-кролиководка из Темплина или откуда-то еще, короче говоря, Завирушка — этот воркующий птенец, ищущий тепла и защиты, в последнее время — у меня.
Мы, строители фермы и девушка-кролиководка, работали в заброшенной оранжерее. Справа мы, батраки, слева-^девушка. Дамы, если хотели, могли постоянно наблюдать за нами со второго этажа дома в «Буковом дворе», мы ведь были в стеклянном домике, знававшем лучшие времена, когда «Буковый двор» еще имел свое садоводство.
Завирушка была не обучена сортировать шерсть по качеству, как это принято. Я должен был ей все показывать — первый, второй, третий сорт и так далее. Однажды, когда я, демонстрируя достоинства шерсти, провел рукой по спинке одной из крольчих, Завирушка вдруг погладила меня по руке. Я не реагировал. Завирушка извинилась; что это было — игра, случайность, детская благодарность, предвестие любви или хитрость?
Дни шли за днями, а я вынужден был снова задаваться теми же вопросами.
Младшая из католичек, кухонная девушка Пепи, каждый день приносила нам завтрак в стеклянный домик, Завирушка завтракала вместе с нами, и мы все усаживались вокруг верстака. Тридцатипятилетняя Пепи положила глаз на Вунибальда Крюме-ра, кажется, я уже говорил об этом. И, принеся нам завтрак, она уходила не раньше, чем Вунибальд Крюмер глянет ей в глаза. Макс Мюкельдай и я — мы наблюдали за этой игрой и поддразнивали добряка Вунибальда, утверждая, что он предпочел бы взглядам хорошие бутерброды.
Как-то случилось, что Завирушка откусила от уже начатого мною куска хлеба и отпила из моей чашки. Опять сделано это было как бы случайно, и она извинилась, когда я ее за этим застал, и тут же я заметил, ей хотелось, чтобы я ее за этим застал. Сложными бывают завязки любовных отношений.
А потом настал день, когда все стало ясным. Завирушка и я вечером кормили кроликов. Она меня не просила, но я стал помогать ей, так как приближалась гроза, и Завирушка сумела извлечь выгоду из этой любовной помощи.
Небо затянули черные мешки туч, полные белого града. Вот первые градины застучали по толевой крыше крольчатника и рассыпались белыми осколками, засверкали молнии. Завирушка вскрикнула, словно ее задело молнией, и бросилась бежать. Я помчался за ней, чтобы, если понадобится, оказать помощь. Она влетела в парк и кинулась к лубяному домику. Тут она уже не плакала, и даже выяснилось, что у нее есть ключ от лубяного домика. Но мое изумление заглушили раскаты грома, и мне ничего другого не оставалось, как войти с ней вместе в лубяной домик, так как гроза уже гремела вовсю — громадная, белая, черная, мокрая.
В домике стояли две белые лавки, может быть, наши дамы, эти художественные натуры, сидели здесь по вечерам, переполняясь прекрасным воздухом и прекрасными идеями, не знаю, очень может быть. Но сейчас, во всяком случае, их тут не было и в домике пахло старым деревом, высохшей сосновой корой.
Завирушка уселась на лавку, а я на другую, но тут же раздался удар грома, и она перелетела, снова как бы невзначай, ко мне поближе, ища защиты, она, господи помилуй, совсем не выносит молний, этих огненных господних секир. Она забралась под левую полу моей рабочей куртки, я и сегодня точно помню, что не под правую, потому что мое сердце заколотилось, как безумное, очутившись на одном уровне со щекой Завирушки и, так сказать, один на один. Должен ли я выразиться яснее?
Когда гроза кончилась, мы вышли из лубяного домика, и Завирушка говорила мне, своему господину заведующему, «ты», и мне это было не совсем удобно, однако «вы» я там, в этом ж
лубяном домике, проиграл.
Собственно, мне вовсе не хотелось, чтобы она любила меня, как дочь любит отца, мне хотелось быть любимым мужем своей жены. Но где же сыскать такие чувства бездомному бродяге, он всегда стремится урвать кусок любви, так же как кусок хлеба. Кое с чем можно было бы и повременить, это верно. Кое-чему можно противиться, прибегнуть к хитрости, но в состоянии ли человек иной раз ровременить, я и по сей день не знаю. Вот именно по этим, связанным с нежеланием повременить причинам я и согласился стать шофером у дам раньше, чем они щ
ожидали. Я хотел быть подальше от фермы, быть менее досягаемым для Завирушки, и дамы даже позволили себя убедить, что в помощь Завирушке надо взять на ферму какую-нибудь женщину из деревни.
И Вунибальд Крюмер опять понадобился. Он должен был строить новые крольчатники, ибо дамы вбили себе в голову, что ни одно животное не должно быть умерщвлено, даже те, что никакой почти шерсти не давали. Пусть все кролики живут и радуются жизни, скачут себе на здоровье и заполняют ферму. Дамы арендовали громадный луг, арендовали еще кусок земли под разведение картофеля и репы, таким образом, и Макс Мюкельдай опять был при деле и должен был остаться у нас; все это лишний раз доказывает, что дамы не умели считать.
Человек, которому с юных лет приходится считать, как это было со мной, всегда одним глазом следит, чтобы расходы не превышали доходов. Но это было не мое дело — убеждать дам в том, что их ферма нерентабельна. Да мне, вероятно, и не удалось бы их убедить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96