Шкура
1 Здесь: давай, мели дальше (англ.).
оставалась неповрежденной, не запачканной кровью. Он считал свой метод непревзойденным, но Ларсон и служитель из лисьего вольера отстаивали свои методы.
Они были очень заняты и радовались, что есть у них человек на все руки, освобождавший их от текущей работы со зверями.
Заведующий Ларсон послал Рикса во дворец попросить у старшего кучера подводу и лошадь. Пора было отвозить лисьи шкуры на железнодорожную станцию.
Однажды Рикс ночевал в монастыре. Тишина во дворце напомнила ему об этом. Парадная дверь скрипела, словно в ее петлях засели души покойных лакеев. Рикс прошел через прихожую, где висело множество картин. Ему казалось, что бородатые графы смотрят на него из позолоченных кроличьих клеток. Он дошел до стеклянной двери, но там его перехватил лакей. Лакей стоял на полотерных щетках, эдаких волосатых коньках, и смотрел на Рикса сверху вниз, не приветливо и не враждебно.
— Его сиятельство просят пользоваться черным ходом.— Лакей на своих щетках по пятам шел за Риксом. Затирал следы заблудшего.
Рикс отыскал другой вход, длинный подвальный коридор, по которому из дворца выезжали лошади. Его шаги, как литавры, гулко отдавались под сводами.
В конюшне, выложенной кафелем, он нашел старшего кучера. У кучера были сивые бакенбарды, и он сидел на колоде с овсом, запихивая в черные ноздри понюшку табаку. Он направил Рикса к Зефе Берлинг.
Кучерская была сводчатая, точь-в-точь пивная. На железном крюке висела трапеция, на трапеции вниз головой висела Зефа. Рикс поздоровался, она ответила, безошибочно соблюдая равновесие, подтянулась к перекладине, сделала оборот, крикнула «Гоп!» и соскочила.
Рикс объяснил, зачем пришел; Зефа узнала его по голосу, пощупала материю его охотничьей куртки, была доверчива и удивительна, как в первый день.
В кафельной печке трещали буковые поленья; пахло печеными яблоками и потом разгоряченной Зефы. Уют не без изъянов. Зефа выплевывала на пол яблочную кожуру. Рикс спросил об ее последнем турне по Франции. Она мало что знала. Во Франции— как везде, работала, скакала на лошади, репетировала; жили в фургоне, ставили цирк, разбирали, ехали дальше.
— Как живут пролетарии во Франци;..
— Пролетарии?
— Люди вроде нас с тобой, неимущие. Зефа не считала себя неимущей, у нее была кобыла «прекрашивая», у нее был цирковой номер, и она работала ад новым, «крашивым-прекрашивым»,— неплохое имущество. У ворот фермы его поджидал Ларсон:
— Значит, долго вы ходили, как говорится.
Сонное дыхание сотен овец. Писк мышей, снующих в поисках. Рикс без сна лежал в своем углу на мешке с соломой, алеко за окном были дороги, по которым он бродил когда-то. н подумал о Зефе, о женщине из странного, неведомого мира, стал думать о другой, о Ханни, ткачихе с быстрыми альцами, жизнерадостной, хотя и безработной. Он сбежал, не хотел просто «поиграть» с нею. Ребенка они себе позволить не могли.
Зима оборачивалась к людям теплой стороной. Куда капель, таяние. Норкам пора было расставаться. Они умирали на электрическом стуле, по-американски, то орудие смерти смастерил заведующий фермой Ларсон он слямзил на Аляске.
Служитель с «чертовой метой» летом радовался цветущему коровью молодых норок. Зимою убивал их. Заведующий Ларсон водил им в анальное отверстие короткое шило и брал в руки изолированный прут, свою волшебную палочку. На одном конце о имелась кнопка, на другом — неизолированное колечко, приближал его к изящной мордочке норки. Норка хватала его зубами. Ларсон нажимал кнопку на палочке. Цепь замыкалась. Контрольная лампочка удостоверяла смерть норки.
Но зверьки мстили и после смерти. Когда с них сдирали куру, их железы выделяли жидкость, зловонием напоминавшую сохшую кошачью мочу. Это зловоние струилось из двери зала, облаком стояло над домом заведующего, над ермой, клетками и вольерами. Другие обреченные на смерть норки воспринимали эти физиологические сигналы своих сородичи и кружились за проволочной сеткой, как часовые механизмы, которых вот-вот лопнет пружина. Работники фермы дожидаясь благоприятного ветра. Когда он задувал, белый дворец тоже облако вони, и слабонервная графиня уезжала.
Работники надевали марлевые маски, пропитанные мятным маслом и другими благовониями, но норочьи железы быстро справлялись с ароматическими веществами, созданными человеком, то есть попросту гасили их. «Значит, его сиятельство больше не продает племенных зверей, был и есть демократ, как говорится, десять бутылок водки для работников!»
Работники одурманивали свои обонятельные нервы алкоголем, покуда нож не начинал жить собственной жизнью. Надрезы на задах у норок становились неровными, урожай был под угрозой гибели. Заведующий Ларсон давал отдых своим подчиненным и отправлял по домам ропщущих рабочих, которые хотели убой превратить в праздник. Окутанные зловонием, расходились они по своим домишкам, и умерщвленные норки карали уже их жен и детей.
Рикса опять послали во дворец за подводой для норковых шкурок. Зефа возилась с подставкой для своей трапеции. Ее надо было укрепить на широкой седельной подушке. Подставку, тяжелую и нескладную, изготовил графский кузнец. Рикс помогал Зефе пригонять штанги к пазам. Они орудовали напильником и рашпилем, свистели, ругались, и Рикс решил, что из удивительной Зефы может получиться бтличный и надежный товарищ.
В кучерскую вдруг вошел Ларсон, смахнул слезу с глаза и снял свою тетеревиную шляпу. Ларсон в праздничном костюме. Норочью вонь он оставил на ферме, сейчас от него разило водкой, и он икал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96