Для этого нужны были сверхчеловеческие усилия. Когда белый халат Тэрады скрылся в коридоре второго этажа, Канагаи сказал Кохияме:
— Вы оказались правы. Он и меня не послушался.
— Что же теперь делать?
— Я поеду в клинику и вернусь с санитарной машиной. Нужно будет еще раз хорошенько продезинфицировать всю квартиру и внутри и снаружи.
— Значит, вы полагаете, что у него чума?
— Почти уверен. Да и он сам убежден, что это чума.
— Ну а что, если это устойчивые бациллы?
— Как бы там ни было, время от времени окликайте его. Надо же но крайней мере знать, что с ним происдодит.
Канагаи уехал. Он вернулся на санитарной машине к шести часам вечера. Кохияма, Кагасэ и Канагаи произвели тщательную дезинфекцию квартиры Убукаты внутри и снаружи. К Тэраде они больше не пошли, бьшо решено выждать, пока он, окончательно обессилев, сам не попросит помощи или не впадег в бессознательное состояние. Тогда его можно будег уувезти в больницу — иного выхода не бьшо.
Никто не знал, как долго придется ждать, и пока каждый решил заняться своим делом. Кагасэ сел к Канагаи в санитарную машину, а Кохияма и Эмма вышли во двор. Если бы их хватились, Сатико должна была сказать, что они устали и пошли отдохнул: Эмма — в своей комнате, Кохияма — в гардеробной. На всякий случай комнату Эммы заперли на ключ.
Кохияма стал отгребать хворост и сено, скрывавшие лаз. Он старайся делать это бесшумно, хотя санитарная машина стояла далеко. Увидел, же их из дома не могли: их надежно заслонял кустарник и деревья. К тому же обитатели "загородной виллы" стали рано закрывать окна, выходящие па север. Единственным человеком, который мог бы увидеть мелькавшие в зарослях черный пиджак и красное пальто, был Тэрада. Он любил выходил, на веранду второго этажа или смотреть в окно в темноту вечернего парка. Но сейчас этого можно было не опасаться.
— Здесь, — сказала Эмма.
В згом месте забор был неровный. Забор возводился в спешке, и, очевидно, по оплошности строителей один блок был поставлен кое-как, цемент отвалился, и по краям плиты образовались просветы.
Кохияма толкнут плиту, она легко поддалась и упала. Парк был уже окутан вечерним мраком, но сквозь листву откуда-то пробивался свет, образуя дрожащую дорожку па земле,. Перед ними лежала тропинка, которая с детских лет была символом свободы для Эммы.
— Путь открыт! — воскликнула Эмма.
— Быстрее! — поторопил Кохияма.
Заглянув через отверстие в парк, он подал Эмме знак, чтобы она перелезла первой. Квадратная дыра в заборе была не более тридцати сантиметров, но гибкое тело девушки сравнительно легко проскользнула в нее.
За ней полез Кохияма. Сжав плечи и извиваясь, он старался пролезть как можно скорее, но лаз бью слишком узок и он никак не мог протиснуться. Наконец пролез и он.
— Н-да, у меня это не очень ловко получилось! — усмехнулся Кохияма.
— Запачкался весь, — сказала Эмма и принялась чистить ею пиджак. Воздух в парке был свежий, совсем не похожий на тот, которым они дышали только что, в каких-нибудь двадцати метрах отсюда. Кохияма с наслаждением втягивал в себя этот живигельный воздух.
Эмма молча смотрела ему в глаза. Ее черные зрачки блестели и в темноте, а голубоватые белки, казалось, изучали какой-то нежный снег.
Вдруг она, словно чего-то испугавшись, вскрикнула и бросилась бежать в глубь парка. Она пересекла его и спустилась со склона к белевшему внизу пруду. Всего каких-нибудь шесть дней она просидела взаперти. Но каким чудесным, свежим и сверкающим виделся ей сейчас мир! Сверкало, казалось, все: и листья, и кора деревьев, и даже сама темнота. Словно все вокруг вдруг обновилось. Никакими словами не смогла бы она передай, всю прелесть, все очарование этого вечера.
Шесть дней в карантине показались Эмме бесконечно томительным заточением, и сейчас у нее было ощущение, что она не просто вырвалась на свободу, а как бы заново родилась.
Время от времени в парковых аллеях мелькали одинокие прохожие. Они шли торопливо, очевидно, спешили с работы домой. У пруда стояли скамейки, на которых, прижавшись друг к другу, сидели парочки.
Эмме очень хотелось сказать им всем что-то хорошее, ласковое. Когда Кохияма нагнал ее, она взяла его за руку. — Пойдемте туда, — сказала она.
Взявшись за руки, как дети, они перешли через длинный мост. Белые лебеди бесшумно плыли по водной глади. То и дело из воды выпрьпивали рыбки.
- Прелесть! Все живет и радуется. Никогда не думала, что жизнь так прекрасна!
Кохияма смотрел на пустые лодки, покачивающиеся на воде у речной станции. Когда-то он приходил сюда кататься со своей прежней возлюбленной. Она непрерывно болтала, рисуя ему картины их будущей семейной жизни. Она была очень счастлива, мечтая о том, когда вместе с ними в лодку сядег их первый малыш, потом второй, потом трегий... А Кохияма молча греб, и ему казалось, что с каждой ее фразой лодка тяжелеег, принимая новых членов их будущей семьи...
- О чем вы задумались, Кохияма-сан? — спросила Эмма. — Сейчас не надо думать. — Неожиданно Эмма тоже разговорилась. - Вон сидят влюбленные! А за кого принимают нас? Муж и жена? О, нет! Влюбленные? Брат и сестра? Или просто добрые друзья? Впрочем, не все ли равно? Пусть принимают за кого угодно, не правда ли?
О том, что их могут принять за отца и дочь, она не сказала — слишком невелика была разница в возрасте. Но пустота, которая образовалась в ее жизни после смерти отца, единственного близкого человека, которого она любила и в то же время ненавидела за его деспотизм, казалось, угнетала се значительно больше, чем можно было ожидать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54