С Убукагой он больше не встречался до самого конца войны. Судя по всему, тот довольно часто наведывался в Харбин по служебным делам, но с Тэрадой они не виделись. До Тэрады доходили слухи, что Убукага слывет в 1-м отделе одним из наиболее серьезных и опытных военных врачей. Когда Убуката снова появился перед своим другом, он уже был в роли офицера, укрывающегося от плена, с ним была будущая мать Эммы. Тэрада загорелся желанием во что бы то ни стало спасти их. Основная база 731-го отряда бьша уничтожена, с прошлым было покончено. Тэрада считал своим долгом помочь Убукате скрыться. Возможно, он думал тогда
не только об Убукате, он хотел, чтобы и его собственное прошлое было навсегда вычеркнуто из людской памяти. И побуждал его к этому, возможно, не только страх перед победителями, но и страх перед самим собой, перед собственной совестью. Однако Тэрада до сих пор не мог бы ответить на вопрос, правильно ли он тогда поступи.
Попав в плен к русским, он должен был выступать свидетелем на судебном процессе в Хабаровске. Но его так почему-то и не вызвали в суд. Он работал врачом в лагере для японских военнопленных, пока наконец ему однажды не разрешили вернуться на родину.
Вернулся он совсем иным человеком, он уже был не тем молодым медиком, который увлекался поэзией. Дня него начались серые будни рядового сотрудника частной фармацевтической фирмы...
Словно очнувшись от сна, Тэрада бросил пипетку на стол, и вдруг губы, помимо его воли, зашептали стихи Хагивары, которые он когда-то часто повторял в лагере:
...остывшее сердце молчит. Пусто на сердце, в нем отзвука нет... "Странно, — подумал он с удивлением, — стихи эти отвечают сейчас моему настроению, пожалуй, даже больше, чем тогда, в лагере..."
ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ ГИБЕЛИ
Наступило четвертое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочередно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилег на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на ее лице, и от ее стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.
Вот она вбежала в гостиную, чтобы набран, льда из холодильника, и тут же подскочила к дивану, где дремал Кохияма.
— Какое у вас милое лицо, когда вы спите! — прощебетала она.
— Прелесть просто!
С трудом продирая глаза, Кохияма вспомнил свою прежнюю возлюбленную, она тоже часто это говорила. "Всем женщинам почему-то нравятся лица спящих мужчин, — ворчливо отвечал он, бывало, своей любовнице.
— Просто сказывается, видимо, материнский инстинкт".
— Вы не ошиблись адресом со своим комплиментом? — ответил он Сатико.
— Фу, противный! — сделав гримасу, сказала девушка. — Я ведь от души!
— Но вы, по-моему, говорили, что вам больше по душе умные мужчины, вам нравятся ученые. Вот Катасэ, например, окончил медицинский факультет, и вообще малый талантливый!
— Ну нет, я не люблю ветреников, — чуть скривив накрашенные губки, ответила Сатико, но чувствовалось, что говорит она это не совсем искренне.
— Эмме, кажется, лучше стало?
— По-моему, да, — ответила Сатико. — Она даже уснула. — И, смеясь одними глазами, добавила: — Я понимаю, почему вы хотите навязать мне, Катасэ. Вам нужно его отвлечь...
"А тонкая ты штучка!.." — подумал Кохияма. За сутки, что Сатико провела под крышей этого дома, обстановка в изоляторе как-то сразу разрядилась. А это сейчас было так важно!
Уже совсем рассвело. В холодном воздухе раздавались тревожные птичьи голоса, где-то позади парка звенели первые трамваи, переполненные людьми, спешащими на работу.
Наступило время, когда все берутся за дела. В эти утренние часы у всякого человека, в каком бы тяжелом положении он ни был, всегда появляется какая-то надежда. Но здесь, в изоляторе, единственными живыми существами, которые "строили планы на будущее", были, кажется, одни чумные микробы.
Кохияма смотрел на старенькую икону пресвятой девы, висевшую в гостиной на стене. Он вспомнил, как перед этой иконой Эмма однажды в отчаянии воскликнула: "Как же так! А еще говорят, что, когда дьявол начинает делать свое дело, берется за дело и бог!.."
Кохияма считал, что пока нет оснований говорить о "победе дьявола". Он не забывал, что и самой своей встречей с Эммой он обязан "козням дьявола".
В гостиную вошел Катасэ. С тех пор как Кохияма с позором выставил этого молодца из комнаты Эммы, он стал кроток как ягненок. Всякий раз, когда они встречались, Катасэ подобострастно улыбался и воровато-заискивающе заглядывал в глаза.
Так было и сейчас.
— Кохияма-саи, а у меня есть для вас кое-что новенькое, — обратился к нему Катасэ.
— Что именно?
— Небольшое исследование по вопросу, который, кажется, вас очень интересует. — Катасэ протянул ему раскрытый журнал и ткнул пальцем в оглавление. Там значилась статья бактериолога Х.В.: "Некоторые соображения но вопросу о наследственности у устойчивых микробов". — Интересный материал, — с апломбом заявил Катаев, — Написано так, что любой дилетант разберется, хотя речь здесь идет о новейшей научной проблематике. — Затем, понизив голос, он добавил: — Только, пожалуйста, этому типу на втором этаже — ни слова. Если он узнает, что я посвящаю вас В такие вещи, беды не оберешься!
— Хорошо, — сухо ответил Кохияма, делая вид, что его не так уж интересуег статья. В свое время он просил Катасэ познакомить его подробнее с проблемой наследственной передачи свойств устойчивости у микроорганизмов, но тот отказался, сославшись на свою неосведомленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54