Наступил вечер, не принеся никакого известия о Точильщике. Наконец, пришла ночь. Пришло и девятнадцатое брюмера.В одно из окон дома Сюрко аббат видел, как проезжал по улице Мон-Блан его деятельный противник, окруженный свитой своих партизан.
— Фуше сумел бы еще остановить его! Но где же миллионы? — тоскливо твердил Монтескье.
Ивон наклонился к Пьеру и прошептал:
— Молчание Точильщика необъяснимо. Надо отправляться на поиски.
— Мне пришло в голову одно опасение. Если он нашел Пуссету, он мог бежать с нею и деньгами...
— Я бегу к ней, — бросил шевалье. Ивон вышел. Следом за ним вышел аббат.
Кожоль скоро увидел возвращающегося Ивона, бледного и запыхавшегося от быстрого бега.
— Ты был прав! Случилось нечто непредвиденное. Вчера госпожа Сюрко получила записку, подписанную моим именем. Не зная моего почерка, она поверила содержанию письма, приказывавшего доверить Пуссету подателю письма, и отпустила пленницу.
Граф с минуту поразмышлял.
— Послушай, ведь Пуссета была нашей пленницей, не подозревая об этом. Она считала, что так надо для безопасности Шарля, поэтому скорее всего, она направилась к себе домой.
Через четверть часа они подбежали к дверям дома актрисы.В доме Пуссеты было тихо и темно.
— Можно подумать, что дом пуст, — сказал Ивон.
— А между тем дверь заперта только на задвижку, — отвечал Кожоль.
Толкнув дверь в спальню актрисы, Кожоль вдруг отшатнулся.
— Какой чад! — произнес он.
Из открытой двери спальни распространялся по дому удушливый запах углеродного газа.
— Неужели она задохнулась? — вскричал граф, бросаясь в комнату и открывая окна.
В этой кокетливой комнате, на постели, украшенной шелком и кружевами, лежала грациозная, милая женщина. Она была мертва. На столе лежала бумажка со следующими строками:
«Я не могу пережить того, что узнала. Моя любовь так горяча, что я не имею мужества проклинать его. Пусть Лоретта, друг моих последних дней, помолится за меня Богу».
— Бедная Пуссета! — сказал Кожоль, целуя лоб умершей.
— Кто этот негодяй, который все ей рассказал? '— спросил Ивон.
Вместо ответа он услышал крик графа.
— Взгляни! — сказал он, указывая под кровать.
Под кроватью актрисы виднелся труп, окрученный веревками. Одна из них, обернутая вокруг шеи, привязывала его к ножке кровати.
Во рту был кляп.Достав труп из-под кровати, молодые люди узнали Шарля Точильщика.
— Его смерть была ужасна, — сказал Кожоль. — Тот, кто предупредил Пуссету, изобрел для Точильщика переход в вечность неизмеримо более мучительный, чем эшафот.
Опутанный веревкой, с кляпом во рту, он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, наблюдая за самоубийством той, кого любил больше жизни, не имея возможности спасти ее или даже попрощаться с ней. Несчастная Пуссета умерла, даже не подозревая, что ее любимый умирал рядом с ней...
Из кармана жилета Бералек достал письмо с надписью: «Графу Кожолю». «Только вчера я узнал о месте, где скрыто сокровище. Срок возвращения Пуссеты истекает завтра. Так что я успеваю. 17 брюмера».
— Кажется, смерть помешала ему быть точным, — прервал Ивон. Кожоль продолжал читать:
«Миллионы зарыты в погребах, которые Сюрко в течение шести недель снимал у галунщика Брикета, в том самом отделении, которое занимал граф Кожоль в течение одиннадцати месяцев».
— Это все? — спросил Ивон.
— Нет, тут есть еще кое-что...
«Когда граф Кожоль будет читать это письмо, я буду за французской границей с Пуссетой, поэтому поручаю ему отыскать некую даму, имени которой он не желал назвать...».
— Что еще за дама? — прервал удивленный шевалье.
— По правде, не знаю. Он хотел узнать имя одной дамы, с которой, как он вообразил, я прогуливался... А так как я и сам не мог вспомнить, то ничего не мог ответить по этому поводу...
— Ну так читай дальше!
«... и передать ей следующие слова, она сумеет их понять: «Разносчик Шарль возвращает вам свободу, которой вы лишили себя, чтобы спасти любимое существо».
— Что за чепуха? — ворчал Кожоль.
— Кем бы могла быть эта женщина? —наивно спрашивал Бералек.
— Я знаю столько же, сколько и ты. Вот и все...
— Это все?
— Еще маленькая приписка, «Одновременно с выдачей миллионов я готовлю вам сюрприз, который должен отомстить за меня».
Друзья удивленно переглянулись.
— О, Господи, аббат нас ждет! Лети к нему, — сказал Кожоль, — а я помчался их выкапывать!
— Хорошо, — сказал Ивон, — но дай мне записку, в которой Пуссета прощается с мадам Сюрко.
Взяв записку, Бералек удалился. Кожоль попрощался с умершей и тоже вышел. Аббат сидел в приемной у Фуше, когда заметил Ивона Бералека, входящего в здание префектуры.
— Гражданин министр, вы позволите переговорить мне с моим человеком?
— Сделайте одолжение, аббат, сделайте одолжение! Может быть, этот молодой человек скажет что-нибудь о семи миллионах! — отвечал Фуше смеясь.
Бералек не мог сообщить при Фуше все подробности, так что он ограничился тем, что прошептал:
— Мы узнали, где лежит сокровище! Кожоль побежал выкапывать его. Я сейчас присоединюсь к Кожолю.
— Нет, шевалье. Ваша помощь понадобится здесь. Вокруг дома бродит много наших, ступайте к ним. Предупредите только Кожоля, где найти меня!
Ивон удалился...
— Итак, гражданин министр, мы можем возобновить наш разговор...
— Так решено, что наш человек стоит бесспорно семь миллионов?
— Да, решено!
— В какую минуту он будет стоить этой суммы?
— Как только он остановит полет триумфатора... Аббат подошел к окну и окликнул Бералека, которого мучило предчувствие какого-то несчастья.
— Нет известий о Кожоле?
— Никаких. Я послал за ним Сен-Режана, но и того еще нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81