«Куда мне идти?» — подумал он, оглядывая пустынную местность.
Зарождающаяся любовь притупила память о дружбе. Но, оставшись один, он вспомнил своего товарища детских игр.
— Я должен вернуться в Лаваль, где остался мой дорогой Кожоль. Только он может рассеять мою тревогу по поводу Елены.
Он тяжело вздохнул.
— Бог знает, когда я теперь ее увижу...
... Кожоль помещен был у хлебопека Симона, который, подобно вдове в Ренне, был тайным агентом шуанов.
От городских ворот до дома булочника Бералек почти никого не встретил, улица была пустынна. Представившись Симону, он спросил о причине этого безлюдья.
— О, — отвечал тот, — вы не могли выбрать более удобной минуты, чтобы тайком войти в город, потому что весь народ хлынул на площадь смотреть на казнь несчастного генерала, принца Талмона.
Талмон, командовавший отрядом, в котором служили Ивон и Кожоль, был взят в плен синими у самых ворот Лаваля, и в этот день он шел на эшафот.
— А ваш раненый? — осведомился Ивон.
— По-прежнему весел. Впрочем, он несколько раз спрашивал о вас. Сегодня, например, шутки ради, он потребовал мадам Триго.
— Что это за Триго?
— Старая ворожея шуанов, о которой я ему когда-то рассказал. С тех пор он замучил меня, требуя, чтобы я привел к .нему эту гадалку. Она теперь у него.
Убежищем Кожоля служила узкая комната, встроенная между двумя стенами домов, с замаскированным входом. При виде друга, раненый вскрикнул от радости.
— Очень кстати, мой милый Ивон!
Обращаясь к старухе, сидевшей у его постели, Кожоль сказал:
— Вот, дорогая Триго, еще один экземпляр для вашего изучения! Ивон, дай скорее руку, ты узнаешь свою судьбу!
Бералек протянул свою ладонь, которую ворожея молча осмотрела.
— Вы очень хотите узнать свое будущее? — важно спросила Триго.
— Уж не думаешь ли ты, что он протянул руку для милостыни, — возмутился больной.
— Говорите, — сказал Ивон.
— Сколько вам лет? — спросила Триго.
— Двадцать четыре.
— Вы умрете на эшафоте, не достигнув тридцати шести лет.
— Вот как? — воскликнул Кожоль. — Да ты читаешь его судьбу по моей жизненной книге!
— Пусть будет эшафот, если так хочет судьба.
— Не только судьба этого хочет, - прибавила гадалка, изучая линии его руки.
— Кто же еще?
— Вы сами. Вы можете быть спасены, но погибнете, если на дороге к спасению вы не воспользуетесь величайшим блаженством, которое вам предоставится.
— Так что тебе грозит эшафот по собственному желанию! Да, это очень мило! У тебя в запасе есть еще десяток лет, чтобы сделать свой выбор, — смеялся Кожоль.
Встав, чтобы проститься, ворожея, обратилась к молодому скептику:
— Напрасно вы смеетесь, — сказала она, — участь вашего друга зависит от него самого... а если вы не верите, не мешайте верить другому.
— Но я верю, верю, добрая старушка, — ответил, хохоча, Кожоль.
— Что она хотела сказать этим? — спросил Ивон после ухода Триго.
— Откуда мне знать? То, что она тебе наговорила, гораздо понятнее, чем ее предсказание мне!
— Что же она тебе сказала?
— Что я подставлю под топор шею...
— Но это очень понятно, — прервал шевалье.
— Постой, дай окончить... что я подставлю под топор шею другого! ... Мне срежут чужую шею! Что ты на это скажешь?
— Это странно!
— Разве только мне подменят голову во время сна, а иначе я не знаю, как оправдать предсказание Триго.
Впечатление, произведенное предсказанием старухи, скоро забылось, и Бералек начал расспрашивать больного.
— Как твоя рана?
— Я скоро буду уходить, — отвечал Кожоль, которому штык проткнул бедро.
— Мы вместе пустимся в дорогу. Я останусь до твоего выздоровления.
— Теперь твоя очередь отвечать, — весело сказал Кожоль. — Чем ты занимался, когда мы расстались?
Бералек рассказал, как он упал от усталости близ дороги в ров, откуда его вытащил Генюк. Он рассказал о подземелье, в котором пробыл без света с молодой девушкой, о выходе оттуда и о путешествии в Ренн.
— Она хорошенькая?
Бералек так расписал красоту Елены, что удивленный Пьер сказал:
— Можно подумать, что ты влюблен!
— Да, я влюблен, как безумный! Граф воскликнул:
— Ну вот случай!.. Я получил удар штыком... ты — любовь. Оба мы ранены. Вот и попались! Я-то от своей раны оправлюсь, а ты теперь не годишься для той мести синим, которую я придумал!
— Ты ошибаешься, я для того и вернулся!
— Да, дружище, сейчас не самая благоприятная минута для того, чтобы связывать себя женщинами.
Ивон засмеялся и отвечал:
— Ты сам, Пьер, разве не связан женщинами?
— Какими?
— Сестрой и матерью.
— Когда я понял, что дело заходит далеко, то оставил их в Крюне, в верном доме, на попечении старого слуги нашего семейства — Лабранша. Так что мне ничто не мешает.
— Ты увидишь, что любовь не помешает мне громить синих.
— Но я в отчаянии, что у меня будет друг-меланхолик. Я буду тревожно спрашивать: «Что с тобой, Ивон?», а мне будут отвечать: «Я думаю о ней!». Это будет забавно... К тому же лить слезу можно будет в дуло ружья...
Бералек невольно улыбнулся и сказал:
— Поправляйся сначала, болтун, еще успеешь наплакаться.
... Выздоровление шло гораздо медленнее, чем ожидал Пьер. Только месяц спустя он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы предпринять путешествие.
Начались совещания с булочником Симоном.
— Куда вы хотите направиться? — спрашивал добряк.
— Конечно, туда, где дерутся с синими, — отвечал Кожоль.
— Вернемся в Вандею, где еще держатся Шаретт и Стофлет, — предложил Ивон.
Булочник скорчил презрительную мину.
— Да, правда, в Вандее еще дерутся, но это чепуха по сравнению, с тем, что я вам предложу...
— Посмотрим, — сказал с любопытством граф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81