— На такую, которая отвечала бы уровню моего образования.
— Ах, вот как? И какое же, позвольте спросить, у вас образование?
— Степень бакалавра наук... докторская степень в области химии.
Молчит, переваривает мои слова. Потом лезет в ящик стола, достает большой черный блокнот, что-то в него записьшает и кладет обратно в ящик... Я гляжу на его ногти. Ого, да он делает маникюр! Он вообще большой франт — шерстяной пуловер, красивый галстук... Аккуратист! Жестокие люди, как правило, любят аккуратность.
— Боюсь, мы не сможем найти для вас подходящую работу.
— Но почему?
— А это уж вы себя спросите... Сами подумайте, ведь вам же нельзя доверять! Поручат вам какое-нибудь ответственное дело — а вы возьмете да устроите саботаж!
— Разговор о саботаже, по-моему, здесь неуместен. Вы прекрасно знаете, что я пострадал не за саботаж, а за свои убеждения.
Сейчас я его задушу. Схвачу за горло и буду давить, давить, пока не запросит пощады... Большими пальцами вон туда, чуть повыше воротничка... И воротнички модные носит, гад... Я невольно улыбаюсь, и этим явно вызываю его досаду.
— Вот видите, вы уже улыбаетесь. Это хорошо, значит, начинаете понемногу привыкать к своему положению. Только не надо торопить события. К жизни на свободе следует привыкать постепенно.
Нет, это невыносимо. Задаю напоследок традиционный вопрос:
— А бумаги мои? Они к вам, наконец, поступили?
— Что? Ах да, бумаги! Нет, они все еще в Управлении общественной безопасности. Если хотите, зайдите к ним, поторопите немного.
Нет уж, спасибо. Я провел в этом управлении трое суток перед выходом из тюрьмы, и у меня нет ни малейшего желания возвращаться туда вновь.
Проходит четыре месяца. В очередной раз иду к нему. Воскресный день, на улицах пусто... По-весеннему чистое голубое небо, и на сердце у меня тоже весна. Иду, не замечая пыли на дороге, обхожу рытвины, разинутые пасти канализационных люков. В такой бы день гулять с любимой женщиной... Между прочим, когда приду, не забыть бы мне, что там, в лавке, торчит гвоздь. Чуть брюки себе не разорвал в прошлый раз.
— Вы представляете, оказывается, ваши бумаги вот уже целый месяц находятся у нас! А секретарь мне ничего не сказал.
Комментарии, как говорится, излишни.
— Вот теперь мы можем вполне конкретно поговорить о подходящей для вас должности. Тут ведь тоже есть свои сложности. Кем вы работали, когда вас посадили?
Он так прямо и сказал: "посадили".
— Я был доцентом в институте промышленной химии. Мне бы хотелось вернуться на прежнюю должность.
Приставив пальцы ко лбу, он изображает озабоченное раздумье. Тьфу, до чего противные руки! От одного вида тошнит.
— Боюсь, в институт вам вернуться не удастся, Мы подыщем для вас другую работу.
— Не удастся? Почему?
— Управление общественной безопасности возражает против того, чтобы вы вернулись на преподавательскую работу. Студенты, сами понимаете... Я вот тут кое-что прикинул и решил, что вам подойдет работа в области фармакологии.
— Мне?! Какое я имею отношение к фармакологии?
— Не скажите! Фармакология очень близка химии. А тут как раз фармацевтической компании "Фивы" требуется работник в отдел исследований. В наши дни, когда страна избрала политику "открытых дверей", роль научных исследований как никогда велика. И опять-таки, эта должность избавляет вас от контактов с рабочими, а вам после всего, что с вами случилось, просто необходим... покой...
Тут уже я окончательно не выдерживаю. Желудок сводит судорога, еще секунда, и его содержимое будет прямо здесь, на столе. Я вскакиваю.
— Когда можно зайти за направлением?
— Да недельки через две...
Однако прошел еще целый месяц, прежде чем я его наконец получил. Положил во внутренний карман пиджака и уже в последний раз спустился по шатким ступеням... И началась новая жизнь. Теперь я уже не был безработным бродягой, одним из тех, для кого у всевышнего не нашлось на земле подходящего места. Теперь я как порядочный садился по утрам в хе-луанский поезд. Как порядочный, бежал, высунув язык, по платформе, врывался к себе в кабинет, плюхался за стол, перекладывая с места на место папки, пил кофе и, проработав таким образом целый день, возвращался вечером к себе домой. И все бы хорошо, если б не одна назойливая мыслишка, которая стала посещать меня все чаще и чаще. Стою, например, у окна в поезде, гляжу на пролетающие мимо дома, и вдруг как обожжет меня: да неужели же это все? Неужели вот так оно и будет теперь до конца моих дней? Выскакиваю из поезда первым, еще на ходу, несусь по платформе — скорее, скорее, пока не выплеснулась наружу толпа пассажиров!—вылетаю как безумный на улицу... Все то же... Автоматы со штыками... реклама: "Виски"... "Сити-бэнк"... огни... шум... музыка "диско"... крик муэдзина... пыль... смрад... Чрево города переполнено людьми, кровь отравлена выхлопными газами машин... Бреду в толпе как чужой, тщетно пытаясь хоть где-то отыскать приметы старой, знакомой жизни, услышать нормальный, теплый человеческий голос... Увы!
Стою в вагоне, стиснутый со всех сторон... И вдруг — женский голос, тот самый! Сколько месяцев я безнадежно ждал, когда же услышу его снова! Обвожу взглядом сидящих, потом — стоящих в проходе. И вот они, знакомые глаза под темными ресницами, спокойный взгляд. Скоро Хелуан, и я вижу, как она начинает пробираться к выходу. Изо всех сил работая локтями, продираюсь вслед за ней. Только бы не отстать, не потерять ее на этот раз... Вон она идет по платформе — высокая, статная... Длинные стройные ноги ступают уверенно и твердо. Густая копна волнистых темных волос поблескивает на солнце. Я плетусь сзади, и с каждым шагом во мне крепнет уверенность, что сейчас произойдет что-то удивительное, необыкновенно радостное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50