На палубе он, запинаясь, стал рассказывать об этом Бао, ругательски ругая негодника Алю. Бао хмыкнула, но ничего не ответила. Фан осмелел и хотел было сказать, что еще не поздно снять ту каюту, но подошли попутчики. За ужином господин Сунь провозгласил:
— Завтра прощаемся, так что сегодня будем сражаться до самой зари! У Алю есть свободная каюта,
я уже снял ее за двести франков.
Бао бросила на Фана презрительный взгляд и уткнулась в тарелку с супом. Госпожа Сунь, кормившая сына бульоном, робко спросила:
— А вы не переутомитесь? Ведь завтра сходить на берег!
— Завтра снимем на берегу номер и будем дрыхнуть сколько влезет. Я на пароходе плохо сплю, машина очень шумит,— ответил муж.
Под взглядом Бао самоуважение Фана улетучилось, как воздух из велосипедной камеры. После ужина Бао и Су были очень нежны друг с другом и ходили под ручку, не расставаясь. Фан, расстроенный, ходил за ними по пятам, но не мог улучить мгновения, чтобы перекинуться с Бао хотя бы словом. Глупее положение трудно было представить. Он чувствовал себя попрошайкой, бегущим за коляской: денег не дают, а отказываться от надежд не хочется. Бао посмотрела на часы:
— Пойду лягу. Пароход подойдет к пристани еще затемно, а уж потом спать не удастся. Когда я не высыпаюсь, у меня такой понурый вид — самой от себя тошно.
— Вот как! Опасаетесь, что господин Ли вас разлюбит? Полно, меланхолическое выражение нравится мужчинам куда больше! — заметила Су.
— Это вы судите по собственному опыту? Да все равно, завтра я буду дома. Боюсь только, от волнения и дома не усну. Пойдемте в каюту, ляжем и побеседуем на прощанье.
Дамы направились вниз, небрежно кивнув Фану. Тот весь запылал от негодования — казалось, потухшая сигарета в углу рта вот-вот загорится вновь. Он не мог понять, почему Бао так вдруг переменилась к нему. Неужели их связь на этом закончится? Из лекции об эросе профессора Шпрангера в Берлинском университете он усвоил, что любовь и половое влечение — это чувства-близнецы: они и похожи, но в то же время и разнятся одно от другого. Неправильно считать, утверждал профессор, что половое влечение есть основа
любви, или что любовь есть сублимация полового влечения. Попадались Фану и книжки вроде «Компаса любви», из которых он вычитал о любви плотской и духовной. Что касается Бао,— размышлял он,— так это лакомый кусок, ни дать ни взять Пань Цзинь лянь, восхитившая Симынь Цина или та натурщица, о которой Сезанн сказал: «Сейе ныне» . И нет у нее никакой души. Нельзя перемениться душой, когда ее нет; а вот запах мяса за несколько дней, конечно, изменится!.. И если говорить правду, он-то, Фан, ни в чем не потерпел урона, даже, можно сказать, выиграл, так что жаловаться ему не на что. Он пытался отвлечься и утешиться казуистикой подобных рассуждений, но напрасно — неудовлетворенное желание и ущемленная гордость не давали ему покоя. И чем старательнее Фан подавлял их, тем упрямее они возникали вновь и вновь.
С рассветом корабль замедлил ход, ритм работы двигателя изменился. Сосед Фана по каюте уже собрал вещи, но Хунцзянь еще лежал и думал о том, что хотя надежды на дальнейшие встречи с Бао нет, все же следует исполнить долг вежливости, проводить ее. Вошел Алю и с плаксивым видом попросил чаевых. «Почему сейчас? Ведь до Шанхая еще несколько дней»,— спросил Фан. Тот рассказал: Сунь с компанией резались ночью в мацзян и так шумели, что администратор- француз услышал, раскричался и пообещал выгнать Алю с работы, так что ему скоро придется собирать свои пожитки. Фан втайне обрадовался этому и выставил Алю за дверь. За завтраком у всех, сходивших в Гонконге, были грустные лица, а у госпожи Сунь в глазах стояли слезы — прикоснись пальцем, и они покатятся, как утренняя роса с цветка. Бао заметила, что им прислуживает другой официант, и поинтересовалась, куда делся Алю, но ей никто не ответил. Фан спросил ее:
— У тебя много вещей? Хочешь, я снесу их на берег?
— Благодарю, не нужно. Господин Ли поднимется за ними на борт,— отчужденно ответила та.
— Вот вы и познакомите его с господином Фаном! — сказала Су.
Фан готов был переломать, истолочь в порошок все кости у хрупкой госпожи Су, Бао же не обратила на ее слова внимания, допила стакан молока и поднялась, сказав, что еще не весь багаж уложен. Не опасаясь насмешек окружающих, Фан оставил свой стакан и пошел за нею. Женщина шла не оборачиваясь, а когда Фан окликнул ее, нетерпеливо бросила: «Я занята, некогда мне с тобой разговаривать».
Фан хотел было вспылить, но тут перед ними возник Алю и стал просить у Бао чаевые. У той засверкали глаза:
— Какие еще чаевые? За обслуживание в столовой я еще вчера заплатила, а каюту мою убирали не вы.
Алю молча вынул из кармана шпильку — одну из тех, что Бао швырнула на пол. Фан сначала хотел накричать на Алю, но, видя, с каким серъезным видом он показывает свое сокровище, не удержался от смеха.
— Ах, тебе весело, вот и плати, а у меня ни гроша не осталось! — раздраженно бросила Бао и ушла.
Досадуя на самого себя, Хунцзянь дал немного денег Алю, чтобы тот не наболтал чего-нибудь доктору Ли. Потом он поднялся на палубу и стал от скуки разглядывать Коулунский порт. Начали появляться сходящие на берег пассажиры, и он отошел подальше, чтобы не столкнуться с Бао. На пристани шумели полицейские, носильщики, встречающие; одни махали платочками, другие жестами переговаривались с пассажирами. Фан всматривался в лица, стараясь угадать доктора Ли. Но вот спустили трап, закончилась проверка документов, встречающие устремились на пароход. Бао бросилась в объятия плешивого, темнолицего толстяка в больших очках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134